Взял несколько салфеток и вернулся к сцене. Она так и стоит, испачканная моим семенем, и смотрит в одну точку. Я швырнул ей салфетки.

– Вытрись. Тебе принесут одежду. Мой водитель отвезет тебя домой. И запомни – в этом городе ты не устроишься на работу. Так же, как и в любом другом. Работать ты можешь только у меня. Моей шлюхой. Номер у тебя есть – как созреешь, звони.

8. ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

Меня привезли домой под утро. В новых вещах, которые пришлось принять от наглого зарвавшегося ублюдка. Да, он их и не дарил. Мне всучили в руки пакет, и у меня не оставалось выбора, кроме как надеть их, после того, как около часа мылась в маленькой уборной для персонала. Мылась и рыдала навзрыд, потому что он меня растоптал… Вот это отношение, как к мрази, как к какой-то дешевке с улицы. С этим циничным блеском в темно-серых глазах и с ухмылкой похотливого самца, который пришел в бордель, и ему плевать, что перед ним человек. Для Шумакова я больше человеком не была. С того самого момента, как он ворвался в дом после командировки с отцом, схватил меня за шиворот и выволок в коридор. Отшвырнул к стене, как какую-то шавку, и заорал так, что в ушах, казалось, перепонки полопались.

Я помнила тот день настолько хорошо, насколько не помнила ни один день в своей жизни… Даже день нашей свадьбы и рождение Машутки меркли перед тем днем, когда Шумаков меня убил. Да, именно убил. Люди ведь умирают не только, когда в них стреляют в упор, сбивают на машинах или режут ножом, они умирают иногда от одного взгляда или слова, сказанного тем, кого беззаветно, безумно любили. Я чувствовала, что что-то не так. Чувствовала все то время, после того как вернулась из роддома. Егор словно стал тенью самого себя. Нет, не сразу. Не в первый день и не во второй. Прошло около недели. Самой тяжелой и в то же время восторженно счастливой недели, которую мы провели в бессоннице, смене памперсов, бешеном восторге каждой складочкой нашей малышки и совместным купанием ее по вечерам. Егор фотографировал каждый крошечный пальчик во всех ракурсах, все части тела. Это был самый лучший и невероятный новоиспеченный папочка. Он сходил с ума от каждой ее гримасы и тут же звал меня полюбоваться на новую смешную рожицу, которую корчат обычно только младенцы.

«– Она вырастет и будет похожа на меня. Вот я точно говорю. И вообще, дочки, похожие на пап, обычно ужасно счастливые.

– Та ладно. На тебя. Не надо нам на тебя. На мамуууу. Моя девочка будет похожа только на маму.

– Нет, на меня, потому что я красивый.

– Ужас, Шумаков. Сам себя не похвалишь… да?

– Неправда, я красивый. Вот сознайся, что, когда ты меня увидела, ты потекла сразу же.

– Нет, не сразу. Не льсти себе.

– Ну хорошо, через пять минут точно потекла.

– Еще чего. Вот и не через пять.

Вскинул голову и деланно прищурился, прикусывая обе губы и продолжая гладить пяточки Машутки. Я рассмеялась и взъерошила его и так ужасно непослушные волосы.

– Хорошо – через десять минут.

Но выражение лица не изменилось.

– Обычно это происходит через пять!

Я ударила его по плечу.

– С девками твоими, да? До сих пор вспоминаешь – сколько их у тебя было.

Он тут же подмял меня под себя, всматриваясь мне в глаза и сплетая пальцы с моими.

– Нет никаких девок, Нют. Увидел тебя, и ни одной девки больше нет. И знаешь… я ведь пошутил. Я ужасно хочу, чтоб она была похожа на тебя. Чтоб у нее глаза твои были и губы клубничные… Люблю я тебя, Нют. Как придурок последний.

Серьезный такой, красивый… мооой. Отец моей малышки. Мой мужчина.

– Ты не придурок. А Машка похожа на саму себя и, скорее, на какого-то муравья с огромными глазами, или инопланетянку с овальной головой. И вообще она немножко страшненькая.