Предполагаемый отец: Бастриков Лиам Олегович.

Ребёнок: Аверин Алексей Лиамович.

Вбиваю в поисковик: Аверина Марина. Не уверен, что фамилия её, а не той случайной из бара. Просто этот вариант меня цепляет больше.

Зависаю в телефоне, разглядывая профили. Впервые ищу хоть какую-то информацию о ней. Надеялся со временем забыть, как она выглядит, как склоняет голову на правый бок, как улыбается. Но узнаю мгновенно даже в заснеженном шарфе на пол лица и с выделяющимся на фоне общей худобы животиком.

Моё сердце сходит с ума. Оно крошит рёбра и, кажется, гонит по венам неразбавленный спирт. Жарко. Так было, когда я первый раз попал под гипноз её голоса. Четыре года прошло. Четыре! Меня когда-нибудь вообще отпустит?!

Пытаюсь представить нашу встречу. Что я ей скажу? Или она заговорит со мной первой? Ага, после того как феерично мы расстались? Мимо пройдёт. В лучшем случае.

Ладно, на месте соображу.

Ну, здравствуй, Маришка… — одержимо впиваюсь взглядом в снимок на экране. — Ждите в гости.

2. Глава 2

— Лиам... Мне доложили, что ты прибыл. Домой тебя когда ждать?

— Ждать не нужно. Сам приду.

— Я перепёлок с апельсинами запечь хотел. Помнишь, как в детстве?

— И в чём проблема? — внутренне огрызаюсь его попытке угодить. — Я мимоходом загляну. Не бойся, не остынут.

Отцовских перепелов я практически не помню, мелким был. А потом, лет с шести, беспредельничал в пансионе. Думал, если буду несносным, меня оттуда скорее заберут. Ну или хотя бы с позором выставят. Просчитался. Меня исправно наказывали, но ни одна проделка не покинула стен кампуса.

— Ну что, какие планы на сегодня? Сына уже видел? — меняет он тему.

— Пока не успел, обустраивался.

Нервно барабаню по панели взятой в аренду машины. О том, сколько времени стою у здания театра и не решаюсь выйти, стыдно кому-то сказать. У меня нет плана. Не представляю, как это будет.

— Игрушку пацану купи.

Усмехаюсь зло закуривая. Молчал бы...

Мне ты уже покупал «игрушку»...

— Откуда мне знать, что он хочет? — выдыхаю с дымом и не могу сдержать сарказма: — Может, ты знаешь?

— Консультант в детском отделе подскажет... Но ты всё равно ориентируйся на себя. Бери то, на что глаз «загорится».

Затягиваюсь до шума в голове. В груди ломит.

Марину он мне по тому же принципу выбирал?! Тоже глаз загорелся?

— Созвонимся. У меня дела.

Отключаюсь. Фильтр жжёт пальцы, гашу его. С нажимом веду по лицу горячими ладонями.

Мне невыносимо тесно в собственном теле, изнутри разрываюсь криком. Но я запираю в себе свою злость, надеваю солнцезащитные очки и выхожу из машины.

Порыв ветра толкает в грудь, будто прогоняет. Шагаю во двор, чувствуя, как дикий хохот прошлого закладывает уши. И Марина снова вгоняет в меня свой яд, обольщая влюблённой улыбкой.

В этот момент я её ненавижу за обезумевший грохот в груди, за то, как остро взрывает нетерпением, за то, что ни черта не забыто! Годами эту тягу адскую не могу в себе загасить.

Её дом изменился. Уютное кружево занавесок заменили безликие жалюзи, вместо искажённого радиопомехами блюза гремит попса. Стены те же, но из них будто вынули душу.

— Марина дома?

Девочка-подросток щурит правый глаз, разглядывая меня.

— Она здесь больше не живёт. Дом продан.

— А подруга её? Не помню имя… — Щёлкаю пальцами, кивая на соседний двор.

Девчонка флегматично выдувает жвачку.

— Не знаю. Летом здесь никого не бывает.

— Понятно. Не подскажешь новый адрес Марины?

— Не-а. Может, ты маньяк, — улыбается она бесстрашно и нагло из-за забора.

Проще было у отца узнать. Но хочется самому…

— Нормальный я.

— Маньяки именно так и говорят. Кто потом со мной будет заниматься английским?