Одинокие слезинки прокладывают дорожки по ее вискам и стекают на подушку. Указательным пальцем повторяю их путь, стирая.

– Теперь мы рядом. Все будет хорошо, – издаю какие-то жуткие хрипы вместо звуков. – Поправляйся скорее, и я пущу тебя посидеть за рулем спорткара, – подмигиваю ей.

Знал бы кто, скольких усилий мне это стоит. Когда хочется орать от несправедливости. Такая девчушка озорная и страдает сейчас. Жалко ее. И облегчить ее боль не могу.

– Я правда вредная и противная? – Васька игнорирует мою попытку отвлечь ее. Задает свой глупый вопрос по-взрослому серьезно. И устремляет на меня поблекшие от болезни глазки. Полные горечи и обиды. Но при этом скрытой надежды.

Да что такое! Агата, мать твою, ты можешь умываться быстрее? Или ванну там принимаешь? Я один тут не справляюсь!

– Нет, ты активная, шустрая девочка, – мучительно тяну уголки губ вверх. Играть равнодушие сложно, потому что мне кажется, что Васька тонко чувствует мое лицемерие. Ребенка не обманешь.

– Но папе-то я не нужна, – вздыхает тяжело, ерзает на кровати и опять кривится. Провожу рукой по спутанным волосам. – Хотя мы все ему не нужны. Наверное, мы втроем одинаково противные, – делает неожиданный вывод.

Порывисто наклоняюсь и касаюсь губами ее лба. Задерживаюсь на какое-то время. И нет желания отстраниться.

– Это папа ваш… противный, – объясняю на ее языке. Мысленно матерю мужика, который их бросил. Пока не вспоминаю растерянный взгляд Агаты и сиплое: «Не знаю». Как такое возможно? Она ведь утверждала, что ЭКО не было… – Не нужен, значит, вам он такой, – опомнившись, заканчиваю фразу.

– Не знаю, мне кажется, нужен, – размышляет вслух Василиса. Выговаривает слова с трудом. Язык заплетается. – Он о нас бы заботился. И мама, может, не такой грустной была бы по вечерам.

Как же хреново!

Не знаю, как мелкую утешить. И лишь пальцами веду по щеке, щелкаю по носику.

– Васена, – зову ласково.

– Спать хочу, – зевает заразительно, и я едва сдерживаюсь, чтобы не повторить. – Но боюсь, что ты уйдешь. И опять будет страшно и больно, – шумно шмыгает носом.

– Я останусь, – накрываю ладонью ее ручку, обессиленно лежащую поверх простыни. – Спи, – ощущаю, как она врезается пальчиками в мою кисть.

– Побудь моим папой? – предлагает, внезапно меня обезоружив, и наивным взглядом умоляет. – Немножечко.

Сглотнув нервно, я киваю.

– Да, – подтверждаю, и малышка измученно прикрывает глаза.

Постепенно ее дыхание становится спокойнее.

– Все, что хочешь, – осторожно сдавливаю крохотную ручку.