Она так близко, что чувствую ее дыхание. Сбивчивое, сладкое. Впитываю его, глотаю.

Ладони, выйдя из-под контроля, сами перемещаются с талии на упругие бедра, скользят вниз. К краю соблазнительного платья.

– То есть, ему можно бороться за чужого ребенка, а мне за родного – нельзя? – продолжаю говорить как ни в чем не бывало, в то время как Агата застывает. – Дискриминация какая-то, – подвожу итог хрипло, потому что в этот момент пальцы нащупывают кружевную резинку.

Я готов взвыть от перевозбуждения. Чертовка в чулках? Это запрещенный прием. На хрена ей вообще чулки?

А-а-а, черт. Будь кто угодно… Абсолютно кто угодно на ее месте! И продолжение пошло бы совершенно по иному сценарию. Как в фильме для взрослых. О-очень взрослых.

Но нет. Женщине с тройным табу не место в таком кино.

– Не передергивай, – Агата сбрасывает со своего идеального тела мои руки. И на том спасибо! Сам бы я не смог убрать. – Я другое имела в виду, – одергивает платье, спрятав край чулок. Но я успеваю зацепиться за кружево взглядом.

Агата делает вид, будто ничего не произошло. Я дымлюсь весь, а она невозмутимо выпрямляется, неторопливо проводит по платью руками. От груди к бедрам. Дико хочу повторить этот путь, но только своими ладонями. И желательно без лишней ткани.

Так, мозги! Место, мать вашу!

Срочно вспомнить, зачем мы здесь!

– Плевать, – намеренно отталкиваю Агату словесной грубостью. – Материал я взял, – стараясь не привлекать лишнего внимания к натянувшимся брюкам, очень быстро достаю из кармана пакетик с застежкой, демонстрирую его содержимое. – Жвачки хватит же? – чертовка становится мрачной, но кивает. – Можем уходить.

– Не отступишь, значит, – каждый слог пропитан разочарованием, как смертельным ядом. И он меня отравляет, хотя мне должно быть все равно.

– Не в моих правилах отступать, – добиваю ее правдой.

Нельзя. Это единственный шанс. Судьба не дала мне иного выбора.

Искренне молюсь, чтобы Илья оказался не моим. И не только потому, что ничего не чувствую к нему. Я и не должен, как сказала Агата. Дети в принципе не мое. И не потому, что Никиту испугался. Пара звонков нужным людям, определенная сумма денег – и сын мой. Но черт! Я уважаю мужика, который так трясется над неродным ребенком. Принял его, полюбил. Наверное, я бы так не смог.

Точно не смог! Я слабый и эгоистичный. Ведомый исключительно собственными желаниями. Агата четко поняла и охарактеризовала меня. Поэтому я ищу генетически своего малыша. Другого терпеть не научусь.

– Эй, доктор, вы же давали клятву Гиппократу, – выкрикиваю вслед уходящей чертовке. – А вдруг я тут кровью истеку до смерти, – продолжая ерничать, пока она вся дрожит от злости.

– Дыши ртом и заткнись, быстрее остановится, – бросает, не оборачиваясь. И дверью хлопает, но та сразу отскакивает и приоткрывается.

Смеюсь нервно, запрокидываю голову на спинку дивана, прикрываю глаза от усталости. Остываю. И не замечаю, как теряю связь с реальностью. Через некоторое время вдруг чувствую, как по мне что-то мелкое ползает.

– Принцесска, ты что делаешь, – хохочу от щекотки. – Ксюша? – зову строже.

– Ты же лечил меня, я тоже теперь тебя полечу, – и клеит мне что-то теплое на грудь. На обнаженный участок, что выглядывает из полурасстегнутой рубашки. – Вот. Пластырь, – бережно равняет, приглаживая маленькими ладошками.

Краем глаза замечаю, как рядом садится Васька. Смешные они все-таки, близняшки эти неугомонные. Но заботливые. Не чета вредной мамочке.

Как дурак, расплываюсь в довольной улыбке. И опять откидываю голову назад, упираясь затылком в спинку дивана. Тяжелый день. Как и каждый из проведенных в России. Пора делать отсюда ноги. Но без сына не уеду…