Вдова Менгден уже спала, но услышала знакомый стук в окошко и впустила гостей. Более того – она дала им тюфяки и одеяла. А боцман милостиво позволил ей присутствовать при мужском разговоре.

– Такие перстни сами с пальца не скатываются и дырку в повозке не ищут, – сказал он. – Эти старые хитрецы в богадельне прекрасно знают, когда ждать «Варау», или «Белого ястреба», или ту же «Прекрасную Матильду». Когда их увозили, они сообразили, что вот-вот кто-то из нас придет к ним с гостинцами, станет доискиваться правды и расспрашивать соседей. Вот что они хотели нам сказать: мы в такую беду попали, что утрата заветного перстня по сравнению с ней – тьфу!

– В таком случае, где-то на дороге от Северных ворот они могут выбросить и второй перстень, и третий, – предположил Георг. – Ведь если кто-то из моряков догадается, что старики в беде, то станет их разыскивать и расспрашивать крестьян по обе стороны северной дороги.

– Что скажешь, Ганс? – спросил дядюшка Сарво мальчика. – У тебя взгляд свежий, голова старой рухлядью не забита. Ну? Говори?

– Хочешь сказать, что у меня голова забита старой рухлядью? – вдруг возмутилась вдова Менгден. – А вот спросил бы меня про богадельню! Я бы много чего порассказала!

– Эти бабы! – воскликнул боцман. – Ну, что ты такого можешь знать о Фрице Альтшулере? Или о Петере Шпее? То, что тебе расскажут стряпуха Грета или кастелянша Фике? Ты славная красотка, милочка, но в мужские дела тебе лучше не соваться.

Георг с подозрением посмотрел на вдову Менгден. Вот уж кого он бы не назвал красоткой! Вдова была тоща, как вяленая селедка, и профиль имела какой-то селедочий. К тому же, она была на полголовы выше дядюшки Сарво. Георг имел свое понятие о союзе мужчины и женщины; одним из правил такого союза была разница в росте на те же полголовы, но в пользу мужчины. Он не понимал, как мужчина может затевать шашни с женщиной, которая выше его ростом: это ж и поцеловаться толком невозможно! Прыгать перед ней, что ли, пока случайно не коснешься губ?

– Я могу и помолчать, мой красавчик, – ответила вдова. – Но кто тебе тогда расскажет, какого страха натерпелась бедная Грета, когда этот жуткий гость ратсмана Горациуса шарил по всем углам. Вот на второй день после того, как Горациус его приводил, богадельню и прикрыли.

– Что еще за гость? – вместо боцмана спросил Георг.

– Ох, этого никто не знает. Он не здешний, – сказала вдова. – Я даже не представляю, какая земля плодит таких уродов. Штаны у него были, как у сапожника из Глейерфурта, с кожаными заплатками на ляжках. Чулки черные, как у этих сумасшедших братьев-обличителей, которые проповедуют, будто море высохнет, а дно загорится; вы таких еще не встречали? Да, главное забыла! Шляпа на нем была остроконечная – вроде тех, какие надевает братство мельников на осеннее шествие, только мельники повязывают зеленые и желтые ленточки…

– Что я тебе говорил, сынок?! – радостно заорал дядюшка Сарво. – Она только штаны и разглядела!

Как и следовало ожидать, вдова описала урода со слов стряпухи, а та действительно обратила внимание лишь на одежду – чего ей уродскую рожу разглядывать? Вспомнились еще длинные седые волосы – хоть косы из них плети, причем седина совсем старческая, желтоватая. Но кое-что путное вдова рассказала: гость ратсмана Горациуса так шарил по всей богадельне, словно искал что-то крошечное; не найдя, поссорился со старыми моряками и убежал жаловаться. На следующий день приходил сам ратсман, пытался чего-то от них добиться, толковал с каждым наедине. И уж тогда ночью богадельню вывезли.