– Сразу, – ответил кабатчик. – Днем я видел старого Матти. Он очень бодро шел по рынку. Он еще и бегает почище любого молодого.

– С чего это старый хрыч вздумал бегать?! – дядюшка Сармо не то чтобы просто удивился, а у него глаза на лоб полезли.

– Я так полагаю, не хотел с герром Горациусом встречаться. Я как раз выбирал в овощном ряду капусту и видел – Матти, заметив Горациуса, повернулся и поскакал, как молодой козел. Чего-то они, видно, не поделили. Может, Матти пытался выпросить у Горациуса, чтобы кормили лучше.

– Не тот он человек, чтобы ходить в магистрат попрошайничать, – возразил боцман.

– Но герр Горациус сам был в богадельне. Что-то он там проверял. Может, тогда и повздорили, – предположил Адсон. – Я только то знаю, что днем видел Матти, а ночью всех из богадельни увезли.

Кабатчик не рассказал бы всего этого, но он видел, что Георг Брюс не просто так молчит, а слушает очень внимательно – значит, дядюшка Сарво ведет расспросы по его приказанию.

Георг был еще очень молод – что такое двадцать лет для моряка? Он и помощником капитана служил всего полгода – родня уговорилась с Гроссом, чтобы тот готовил себе достойную смену, и хорошо заплатила: дочка Гросса и ее муж смогли купить домик, на который давно положили глаз, в рассрочку, с ничтожным процентом. Через два года в этом домике поселился бы и Гросс, нянчил внучат, баловался резьбой по дереву. Так что Георг Брюс и в силу молодости, и в силу приятной внешности, и в силу спокойного характера был общим любимчиком – и родня о нем заботилась, и капитан Гросс с ним возился, и даже дядюшка Сарво, которому нелегко было угодить, признал в нем будущего капитана. Правда, боцман собирался списаться на берег, вот только сходит в последний раз в Вердинген повидаться с сестрой, а из Вердингена – прямым ходом в герденскую богадельню. Но матросы с «Варау» слышали про эту затею еще года четыре назад, и ничего – как-то обходилось.

Боцман знал Георга еще мальчишкой, вроде Ганса, и между ними как-то сложилось особое взаимопонимание. Боцман задавал именно те вопросы, которые приходили на ум Георгу, только он бы не выразил их словами столь кратко.

Георгу захотелось спросить, был ли герр Горациус в богадельне один, или его сопровождал кто-то из ратсманов. Дядюшка Сарво спросил, и оказалось, что с Горациусом был только его слуга Кристоф.

– Причудливое дело, – сказал боцман. – Одно слово – капридифолия.

– Пора нам на судно, – объявил, вставая, Георг. – Герр Отто, не хотите ли приютить нашего попугая? Деньги на корм мы оставим. Он ученый, знает десяток слов, вашим гостям понравится.

Попугай глядел сквозь прутья с таким видом, будто желал сказать: ни слова вы от меня в жизни не добьетесь.

Кабатчик знал, что попугая привезли в подарок старым матросам, и пообещал, когда странная история с заразной хворью кончится, отдать его в богадельню – если только в Гердене еще будет богадельня.

Когда Георг, дядюшка Сарво и Ганс вышли из «Мешка ветра», было уже темно.

– Отойдем подальше, – сказал боцман. – Этот Эммерих Адсон ненадежный человечишка. А потолковать надо…

– Да, – согласился Георг. – Но только где? Если ворота заперты, то на «Варау» мы уже не попадем.

– У моей вдовушки. Она, конечно, дура, но тридцать лет хочет за меня замуж. Может, и не выдаст. Ганс! Обо всем, что слышал и услышишь, молчи, как рыба сомус. Понял?

Насчет рыбы сомус никто не знал, существует ли она в природе, или боцман зачем-то ее выдумал, как непонятную капридифолию. Очевидно, рыба умела молчать покруче всех прочих рыб, но как ей это удавалось – матросы гадали уже по меньшей мере сорок лет.