Короче говоря, как нечто умилительно-бесполое. 

Смотрит в мои пьяные глаза, на мои мокрые от слез щеки, раскисшие губы, неровно остриженные, торчащие в разные стороны волосы. 

У него странный взгляд. Злой, что ожидаемо. И бешеный, что страшно. И чужой, что ужасно. И тоже ожидаемо. 

Я смотрю, упираюсь машинально ладонями в его плечи. Мне неудобно и дико висеть вот так в его руках, с болтающимися в воздухе ногами. Как куклу трясет. Зачем? Говорит что-то, выговаривает. 

А я не слушаю.

На его губы смотрю. Невозможно красивые. У него борода, темная, шикарная. Добавляет ему возраста и придает серьезности. 

А у меня отрезанные неровные волосы, грязное платье и ссадины на руках от нескольких неудачных попыток встать с асфальта. 

Поэтому я не возражаю, когда он перестает говорить. Хватит уже, братик. Ты мне ничего не скажешь нового. Не скажешь ничего того, чего бы я не знала. 

Ты меня считаешь сестрой. Не по крови, общей крови у нас нет, иначе бы я уже загремела в дурдом. Я для тебя – сестра по сути своей. Ты помнишь меня маленькой, я помню тебя взрослым. Мы не сможем это изменить. Не сможем стереть нашу общую на двоих память. 

Но черт, брат…

Я не знаю, что будет дальше. Я не хочу думать, что будет дальше. 

Я хочу поцеловать тебя. Хотя бы раз. Один. Один раз. 

Можно? У меня сегодня все же праздник. 

Выпускной. 

Я скольжу ладонями на его плечи и прикасаюсь к губам. И это похоже на удар током. Сразу по венам высоковольткой. Выжигает нервные окончания, и они горят, горят, горят… И я горю. 

А он…

Он неожиданно отвечает. 

Обхватывает меня сильнее, по-прежнему держа на весу, только теперь прижимает. И целует. Целует, целует! 

По-взрослому. Грубо и грязно. Так, что у меня трясутся губы, и вся я трясусь. 

Высоковольтка же, да. 

В голове – ни одной мысли, ни одной! Только волны тока проходят по телу, заставляя сжимать пальцы на его плечах сильнее, сердце рваться из груди, бумкать неровно, с перерывами. 

Я не помню, когда успеваю обхватить его ногами, когда он подтаскивает меня под попу еще ближе, сжимая с такой силой, что дышать невозможно, больно и тяжело. 

Но это все неважно. 

Важно, что его губы – именно такие, как я и думала, твердые и опытные, его руки – горячие и сильные, его сердце – бьется так, что больно становится.

А самое главное, что теперь я точно знаю, он не видит во мне сестру. Сестер так не целуют. Даже если их очень сильно любят. 

Я с упоением отвечаю на самый первый, самый правильный в жизни поцелуй, а в голове все звучат строки песни, уже давно переставшей играть:

«Сделай так, чтоб я снова была в порядке».

Я – в порядке. Ты пришел, и я в порядке. 

Мой выпускной все же завершается правильно. 

Рассветом новой жизни. 

4. Посиделки на лавочке.

Я останавливаюсь возле дома, где живем мы с Таткой. 

Я на пятнадцатом, она – на десятом. После гибели родителей я продал дом и купил здесь нам с ней жилье. Ее квартира пустовала, пока Татке не исполнилось восемнадцать, и я официально перестал быть ее опекуном. 

До этого момент мы жили вместе. И да, это было, сука, то еще испытание. Последние три года – точно.

Вдвойне. Втройне, бл*.

Я ссаживаю сестру с байка, избегая желания задержать руки чуть подольше на тонкой талии. Она, кажется, даже умудрилась слегка задремать во время поездки, хотя это немыслимо,  когда на байке вторым номером едешь. Но не в случае Татки, естественно. 

Колян заруливает с нами в закрытый двор, снимает шлем и щерится на то, как я плотнее запахиваю на сестре куртку и шлепком по жопке отправляю ее к подъезду. 

Еще бы, гад, разве пропустит развлечение!