И в этот момент, как раз когда я касаюсь  гладкой кожи на лобке, Татка ахает, начинает дрожать без остановки, пальчики тонкие мечутся, хватаются за мое запястье, пытаясь то ли остановить, то ли, наоборот, принудить действовать активнее. 

Зверь радостно выбирает второй вариант. 

У нее гладкие губки внизу, нежные-нежные, мои грубые пальцы, кажется, могут их поцарапать, поранить, и надо бы аккуратнее, но никак! Никак! Я скольжу ниже, между ними, нахожу клитор, и Татка тихо вскрикивает, пытается сжать ножки, пальчиками вцепляется в запястье, но она его даже обхватить целиком не может, не то чтоб остановить меня!

А я – уже не я. Нет больше Серого – нормального спокойного мужика и заботливого старшего брата. 

Нет. 

Есть зверь, животное, который не может сдерживать себя, не может остановиться. 

Не хочет останавливаться. 

Потому что в лапах его – желанная, долгожданная добыча, готовая, стонущая, беззащитная. 

То,  что надо. 

То, что необходимо!

Я мягко обвожу клитор, надавливаю ритмично, поглощая вкусную дрожь тонкого тела в руках и сладкие вздохи, целую шею, прикусываю кожу, сжимаю напряженную грудь. 

Татка  очень отзывчивая, я еще в прошлый раз заметил, когда целовал ее после выпускного. 

Она вся – натянутая струна, а я ее трогаю умело, как опытный музыкант, настраиваю под себя.  На дальнейшую  игру. 

Татка уже мокрая, так быстро, так горячо, не удержусь ведь я, не смогу! Я и так херню творю, не умею остановиться! А если она еще и… И тут она чуть выгибается, прижимаясь ко мне попкой. Прямо к стояку, который наверняка очень нехило ощущается через полотенце. 

И это фиаско, братан! Это – конец тебе, как человеку слова, конец твоему самоуважению. Но и похер. 

Рывок плотнее к двери, сильнее прижимаю, так, что она, застонав, упирается ладошками перед собой, опять отворачивается, я вижу слезы на щеках, прозрачные, чистые. Невинная такая девочка, нежная. 

Зачем же ты ко мне пришла? Нельзя мне доверять, гад я и моральный урод.

Слизываю слезу со щеки, шумно и возбужденно дыша, не прекращаю двигать пальцами у нее между ног и тискать грудь. Член болит, требует к себе внимания, и я, не в силах сдержаться, начинаю толкаться в нее бедрами. Она уже явно ничего не соображает, только стонет, совершенно себя не контролируя, дрожа на моих пальцах и одновременно плача. 

И это безумие никак не прекращается, потому что мне хочется, чтоб длилось и длилось, мне хочется развернуть ее, содрать уже эти чертовы шортики, и взять ее так, как правильно. Так, как надо. В башке сумбур,  краснота в глазах, ее тело в руках мягкое, податливое и одновременно напряженное, стоны все громче, голова запрокидывается, я прижимаюсь губами в тонкой коже под ушком, упиваясь ее неопытностью, чистотой, сладостью, как зверь, как первобытное существо, и нравится мне это все, нравится, нравится!

А потом она кончает. Со стоном, дрожа, пальцы у меня совершенно мокрые, и их ужасно хочется облизнуть. И ее хочется облизнуть. Всю. Везде. Особенно там. Как карамельку. 

Я вынимаю ладонь из -за пояса шорт, провожу по ее губам, заставляя раскрыть рот. Впустить мои пальцы, мокрые от ее удовольствия.

Понимаю, что это первый раунд только, что теперь пути назад нет, только продолжать. 

И не то,   чтоб я был против. 

Вовсе нет.