Потом Ник встречал ее чаще и даже вывел закономерность: по вторникам у нее занятия длятся на один урок дольше, чем у него, и нужно подождать. По четвергам можно успеть перехватить, но это как повезет. Иногда девушка не появлялась, может, уходила раньше или надолго задерживалась, кто их знает, этих художников!

Сегодня ее не было. Время неурочное – среда, но Ник постоял на всякий случай пару минут.

В Королевском саду уже включили фонтаны. Туристов было еще мало, и по дорожкам гуляли мамаши с колясками, интеллигентные старушки в шляпах, старички с тросточками. И девушки! Каких только не было: брюнеток и блондинок, русых и рыженьких, высоких и маленьких, веселых и серьезных. Гравий хрустел под каблучками, солнечные блики скользили по ногам, коротенькие юбки взметались при каждом шаге, узкие жакеты обтягивали восхитительные талии, волосы летели по ветру. Ник всматривался в лица, но ни разу не встретил здесь ту, из училища.

Он вышел на широкую аллею, по обе стороны которой стояли скамейки на гнутых ножках. На одной из них сидел Гвоздь. Руки он раскинул по спинке, и было заметно, какими куцыми стали рукава рубашки. Тяжелый суконный мундир валялся рядом, придавленный сумкой с учебниками. Денис, довольный, жмурился на солнце.

В гимназии Ник чувствовал себя на нейтральной полосе между «королевской квотой» и «детками»: если начнут стрелять, ему достанется и с той и с другой стороны. В преддверии экзаменов, правда, военные действия поутихли, и Грошик иногда нарушал границу – клянчил у Ника списать и «взаймы».

– Привет, – сказал Ник, присаживаясь рядом с Денисом.

– Виделись.

Гвоздь неторопливо достал «Северные», вытряс последнюю сигарету. Пачка метким броском отправилась в урну.

Ник проследил ее взглядом.

– Все хотел спросить: как ты начал курить? Нам, считай, по четырнадцать было, когда познакомились, а ты уже дымил.

Гвоздь лениво покосился на него. Вместо того чтобы послать, неожиданно ответил:

– В госпитале. Санитар приносил.

– Пацану?

– А хрена ли? Все ж думали, мне кранты, ходить больше не буду. Так и останусь ниже пояса деревом.

Мимо скамейки проплыли девушки. Покосились на Ника и громко, нарочито засмеялись.

– Понравился, – ощерился Гвоздь.

Ник постучал по вышитому на мундире гимназическому гербу.

– Конечно.

Сигарету Гвоздь скурил до фильтра, но продолжал держать ее в пальцах. Указательный у него был кривой, сросся неправильно.

– Денис, если бы ты застрелил арефа, ты считал бы себя убийцей?

Гвоздь сплюнул за спинку скамьи.

– Вопросики у тебя, Немой, отпад. Вон, смотри, какие девочки ходят. Ножки, попки, сиськи. А ты про кровищу. Комиссии на тебя нет.

Он щелчком отправил окурок вслед за пустой пачкой.

– Угу, – подтвердил Ник. – Совсем распоясался. А все-таки?

– Ну, отвечая на твой гипотетический вопрос, скажу без протокола: нет, я бы себя убийцей не считал. Дали бы мне тогда автомат… – Гвоздь цыкнул сквозь зубы. – А чего, дедуля недоволен бурным прошлым внука?

– Не в курсе. Мы с ним об этом не разговаривали.

– А-а. Ну ты уточни. Только аккуратненько, а то вдруг лишит наследства.

– Всенепременно.

Гвоздь похлопал по карманам, наверное, в поисках сигарет, потому что с досадой покосился на урну.

– Знаешь, Немой, я тебе иногда завидовал.

Ник кивнул. Он знал.

– Ты, сука, даже не представлял, как все должно быть. Когда дом, родители. Не болело у тебя.

Помолчали. Девица у фонтана наклонилась, поправляя ремешок туфельки. Ее подруга бросила сумку на бортик и села, положив ногу на ногу. Запрокинула лицо к солнцу и, помедлив, расстегнула верхнюю пуговицу жакета.