— Спешу напомнить, что единственный, кто выступил резко против того, чтобы ты здесь осталась, был Горан, — Йован холодно мне улыбается.

Задумчиво вытягиваю губы в трубочку и шевелю ими слева направо и обратно. Есть у меня такая дурная привычка, которая прорезается, когда я напрягаю мозги. Йован внимательно наблюдает за мной, а бугор под полотенцем с угрозой приподнимается.

— Но теперь Горан очень даже за то, чтобы я осталась…

Молчит и взгляда от губ моих не сводит. Я бы, конечно, могла попытаться сыграть в хитрую и коварную гостью, которая решит соблазнить одного из трех друзей, чтобы он решил отстоять меня, но… Как-то это стремно и нечестно. Забавно сейчас рассуждать о честности к мужикам, которые вознамерились меня на троих поделить.

От Йована тянет терпким хвойным мылом, и не химозной отдушкой. Он будто повалялся в свежих зеленых иголочках и потерся мхом. Приятный аромат, и я спешу об этом поделиться:

— Мне нравится, как ты пахнешь

А затем удивленно моргаю, потому что я не хотела одаривать Йована тихим комплиментом со смущенной улыбкой. Я должна думать, как мне выбраться из леса и избежать жаркой ночи с рыданиями и криками. Кричать я точно буду. Три мужика это вам не шутки.

— Можешь меня понюхать, — улыбка Йована смягчается, а полотенце едва сдерживает восставший член.

Щеки и уши горят, и я смущена до онемевших пальцев предложением рыжим бесстыдником, но я принимаю его. Я разворачиваюсь, поддаюсь в его сторону и медленно втягиваю носом запах хвои у его бедра. Поднимаюсь чуть выше и правее к паху и рвущемуся сквозь полотенце члену. Что я творю? Это же странно обнюхивать мужика, пусть он и приятно пахнет чистотой!

Сползает полотенце. У лица, буквально в нескольких сантиметрах, покачивается эрегированное естество. Мошонка от моего выдоха подтягивается, съеживается, приподнимая яички, и я медленно отстраняюсь, но Йован пропускает мои волосы сквозь пальцы. Неторопливо и ласково.

А затем рывком вдавливает лицо в пах с низким горловым рыком. По его телу пробегает сильная дрожь, которая перекидывается на меня. Сквозь хвою пробивается терпкий мускус, и от этого густого запаха возбуждения сознание плавится и бежит волной по спине. В голове вспыхивает желание удовлетворить, порадовать ласками и принять Йована.

В груди разгорается нездоровый восторг. Он такой большой, сильный и горячий. Он должен немедленно повалить меня на шкуру, порвать футболку, штаны и трусики. Перевернуть на живот и взять меня без предварительных ласк и прелюдий.

Задыхаюсь от его амбре похоти, уткнувшись в жесткие завитки волос, и на шумном выдохе касаюсь пальцами теплой кожи твердой плоти. Чувствую под подушечками вздутые венки и в трепете спускаюсь к бархатным яичкам в редкой поросли мягких волос, а затем, осмелев под искрой тягучего желания обхватываю каменное основание. Пальцы едва смыкаются.

Йован тянет за волосы, запрокинув мое лицо. Я громко выдыхаю, утопая в тягучей нежности к нему. Поцелуй меня, дай зарыться носом в твою шикарную бороду и позволь прижаться нагим телом, чтобы почувствовать тебя. Меня охватило безумие, и я наслаждаюсь его всполохами.

— Ты не доела, — сузив желтые глаза, выпускает меня из хватки.

— Что?

Он указывает сердитым взглядом на камин. Я оборачиваюсь, с недоумением взираю на пару жестяных листов на остывших углях с кусочками мяса и разжимаю слабые пальцы. Сквозь минутное помешательство прорастают нити трезвости. Рука сползает по бедру Йована вниз.

— Вот черт, — я издаю то ли клекот, то ли всхлип отчаяния.

Я пощупала мужские гениталии, и я впечатлена до глубины своей жалкой и слабой душонки. Во-первых, как он в меня поместится, а, во-вторых, почему я еще в сознании, а не грохнулась от переизбытка чувств в обморок? Это одно из самых ярких потрясений за последние два года. До этого меня шокировала соседка по комнате и голый зад ее парня, которому она отсасывала, подстелив под колени мою подушку. Подушку потом я с матерками и скандалом выкинула. Хорошая была подушка, дорогая и ортопедическая.