Запрокинув голову, Эбигейл посмотрела на мужчину.

– Ты так и не назвал мне свое имя. А ведь это было частью уговора. Я расскажу тебе всю свою сексуальную историю, а ты назовешь мне свое имя.

– Может, на этом этапе нам не стоит называть друг другу наши имена…

– Мы могли бы их придумать, – сказала Эбигейл.

– Конечно. Например, я придумаю тебе имя, а ты придумаешь мне? – Он постучал пальцем по сигарете, и пепел упал на террасу. Кстати, разрешено ли вообще курить в этом винограднике?

– Хорошо. Давай ты первый.

– Хм… я буду звать тебя Мадлен.

Эбигейл на мгновение задумалась.

– Думаю, я смогу с этим жить… Почему Мадлен?

– Не знаю. Просто пришло в голову, что оно тебе подходит. Для краткости я буду звать тебя Мэдди. А как зовут меня?

– Скотти, – сказала Эбигейл.

– Скотти? Почему Скотти? Звучит как собачья кличка.

– Это отсылка к фильму. Если я Мадлен, то ты – Скотти.

Мужчина задумчиво поджал губы, а затем сказал:

– «Головокружение»[4].

Эбигейл улыбнулась.

– Да.

– Если я правильно помню, эти отношения закончились не очень хорошо.

– Слушай, Скотти, ты первым начал, когда назвал меня Мадлен, так что не возлагай вину на меня.

– Ты слишком молода, чтобы знать о таких фильмах, как «Головокружение».

Эбигейл глубоко затянулась сигаретой, в горле защипало, и она сняла с языка крупинку табака.

– Отец дал мне образование в области кино, а мать – в области литературы. Я была единственным ребенком в семье, так что тоже в некотором роде их проект.

– Что ты намерена делать со всеми этими талантами, когда выйдешь замуж?

– О, давай не будем сейчас об этом!

– Потому, что это скучная тема, или потому, что ты не будешь работать после свадьбы?

– Почему ты так говоришь?

Скотти вытянул руку над головой и повертел запястьем.

– Потому что твой жених богат.

– Его богатство никак не связано с тем, буду я продолжать работать или нет. И нет, это не причина, почему я выхожу за него замуж, но в числе прочего это то, что меня в нем привлекает. Я не буду лгать: было бы очень здорово никогда больше не думать о деньгах, потому что, если честно, это все, о чем говорили мои родители до того, как расстались, и я боюсь, что это отравило им жизнь. Тебя как-то слишком напрягает, что я выхожу замуж не за того парня…

Во время этой короткой тирады в голове Эбигейл звучала другая внутренняя речь, в которой она убеждала себя, что разговаривает надменно и оборонительно. Она посмотрела на сигарету в своей руке и, поняв, что от нее только кружится голова, бросила ее в огонь.

– Согласен, – сказал Скотти. – Меня это слишком напрягает, потому что я ревную. Но ты меня убедила. Похоже, он действительно отличный кандидат. Просто, зная тебя всего два часа, я считаю, что ты удивительный человек и не должна недооценивать себя ради кого-то менее удивительного. В конце концов, тебе с ним жить всю оставшуюся жизнь.

Эта фраза – «всю оставшуюся жизнь» – крутилась в голове Эбигейл в течение всех выходных; ниточка тревоги по поводу того, что чрезмерная опека Брюса и его неумирающая любовь к ней со временем сотрутся.

Ее собеседник встал.

– И на этом последнем бестактном комментарии, думаю, мне лучше уйти, пока еще не поздно. – Он бросил сигарету на террасу и раздавил ее ногой. Эбигейл думала, что Скотти оставит ее там, но он поднял ее и положил в карман джинсов.

Эбигейл тоже встала.

– Он был лишь чуть-чуть бестактным.

– Если я выпью еще один бокал вина, то начну умолять тебя не выходить за него замуж и сбежать со мной.

Эбигейл усмехнулась.

– Беда не приходит одна… Кстати, твой свитер.

Она стащила свитер – ткань слегка потрескивала от статического электричества – и вернула ему. Скотти протянул ей руку, как будто для рукопожатия, и сказал: