— А звуки были?

— Хм… соображаешь. Были звуки, когти стучали, будто по камню собака бежит, а не по траве.

—Я же говорила тебе, — воскликнула Агаша, — площадь там, вымощена плитами, а дальше дворец.

— Дворец… — повторил за ней храмовник. — Как проверить? Иномирных тянет туда непреодолимо. Исчезают, и даже магических следов не остаётся. С людьми-то что станется, если послать? Не собаки ведь, жалко.

— Есть там люди, — с горечью произнесла ведьма. — Сам должен понимать. Элель…

— Сын купеческий? Считаешь, он там?

Агаша кивнула:

— Знать бы ещё, что это за старый ворон из предсказания.

— Ладно, — спохватился Залихват, — пойду я. Верховный обещал с академией связаться, может, мудрецы подскажут нам, что делать. А ты дома сиди! Только если Круг почувствуешь, тогда беги, но не быстро, — он улыбнулся, — меня обгонять не надо.

— Хорошо, — честно пообещала девушка. — Я тоже хочу кое-кого расспросить.

Вернувшись в дом, она с самым решительным видом направилась к печке:

— Стусик! Стусик, вылезай сейчас же! Вылезай, или я не знаю, что сделаю!

— Иду-иду, не ори, — показался из щели сверчок, — не могу же я так быстро.

— Чего ты не можешь? — удивилась его заявлению Агаша.

— По дымоходу спускаться.

— А-а-а! — догадалась она. — Так ты на трубе сидишь и сверху за всеми наблюдаешь!

— А то как же! Ты думала, что у меня шар предсказательный имеется? — стрекотал, давясь смехом, сверчок.

— Значит, ты всё слышал?

— Слышал. Собаку они пустили! Ха-ха-ха… Как будто интересна ему собака!

— Кому? Говори, а то…

— Не грозись, — перестал хихикать Стусик, — вижу, что пришла пора признаваться. Садись и слушай. Разговор долгий.

5. Глава 5. Старый ворон

Стусиний Твердолоб из крахов

Морокац — так называется мой мир — затерялся в корнях Великого Древа. Признаться, историей я никогда не интересовался, тем более глупыми легендами. Поэтому о летевшем через пустоту вороне, оброненном им семечке, из которого, напитавшись магией, выросло заселённое тысячами миров Древо, услышал только здесь. О Хранителях в Морокаце тоже не рассказывали. Никто из крахов не исповедует культов, не обращается ни к самому Творцу, ни к Великим. Возможно, где-то там живут сберегающие старые знания ведьмы, мне они не встречались.

Так уж повелось, что крахи славились воинскими умениями, нас нанимали как охранников или убийц. Иногда получалось, что братья служили непримиримым врагам и со всей возможной жестокостью бились в сражениях. Зная об этом, старались не привязываться к родным, с малых лет полагаясь только на себя. Людей мы ненавидели.

Я не сказал? Крах не человек. Во всяком случае, увидев меня, никто из величавцев не принял бы как себе подобного. Голова меньше, руки длиннее, ступни шире, а кожа покрыта густыми волосами почти по всему телу. Лица... даже я сам не признал бы, что среди моего народа есть красавцы. Люди предпочитали отводить глаза, лишь бы не оскорблять свой взор. Крахи презирают людей за их высокомерие, тем не менее служат верой и правдой, защищают нанимателя даже ценой своей жизни. Так уж устроены. Крах обязан воевать, редко кто из нас доживает до старости.

Семья. Семья считается обузой, и ни один уважающий себя мужчина добровольно не наденет это ярмо. Мы бы давно исчезли, если бы мудрые правители Маракаца не обязали младшего из сыновей в семье жениться, освободив его от любой службы. Несчастному приходилось брать до семи жён и воспитывать кучу детей. Понятно, что такого краха не уважал никто. Даже собственная родня.

Я был шестым сыном. После моего появления мать отказывалась делить ложе с мужем, две другие его супруги рожали исключительно девочек. Разумеется, братья меня дразнили! Тэссий — он старше на три года — особенно усердствовал, называл маменькиным сосунком, твердолобом-производителем, слабаком и нюником. Я же, хоть и понимал, что мама выбрала меня продолжателем рода, не мог злиться на неё. Материнская любовь — единственное, что доступно краху. От неё сложно отказаться. Проклинал отца: почему не берёт четвёртую жену? Он просто обязан родить ещё одного парня, чтобы я перестал считаться младшим!