– Но не с такими же подробностями! – скромно восстал Дюк.

– Тогда сам бери да лепи! Обоснуй, что ты пацан! Руки дырявые!

Так и доехали до верху, к свету и пальмам.

– Да всё вроде нормально… – сказала Лидочка ожидающему сеньору Понсиано. – Ложная тревога.

– Ложная-то ложная, – сказал сеньор Давила. – А кто ворота вынес? Кто охранникам глаза закрывал?

– Какие глаза? – вскричала Леди. – Я ничего не знаю!

– Да все охранники, сеньорита, в один голос твердят: перед тем, как потеряли сознание, кто-то сзади закрывал им глаза холодными, мокрыми, липкими лапами…

– Фридо, умедо, глутинозо патас… – повторила поражённая Лидочка. – Надо же! Бр-р!

– Может, они в темноте сослепу газ пустили? – предположил Дюк.

Сеньор Давила недаром считал проклятых британских оккупантов Гибралтара сведущими в дедукции, тем более, что Ярд ихний не простой, а Скотланд:

– Ну и нюх у вас, дон Теренсио! Но ловушки-то не сработали! Словно все аккумуляторы разом сели! Потом-то газ пошёл, в самый неподходящий момент. Ладно, я догадался вытяжку включить на полный ход… Нет, мои люди тёртые, на службе не выпивают, дурью не балуются… Если они говорят, что лапы были мокрые и холодные – значит, были они мокрые и холодные!

– И липкие, – уточнила Леди.

– И липкие, – согласился главный охранник. – Выдумать такого они не могли, не та публика. Нелепый какой-то взлом… Хулиганский…

– Когда погас свет, – сказал Дюк, – начался такой рёв… Нет, в такие минуты человек старается быть поближе к толпе. Честно скажу, сеньор Давила, я бы не осмелился шагу ступить в сторону. Потом уж, когда все побежали… А вероятность того, что среди А-глобо были никталопы, равняется… равняется…

– Это что за гадость? – ужаснулся сеньор Понсиано.

– Это которые видят в темноте, – объяснил сэр Теренс.

– Ага… А этих… никталопов… их в Англии ставят на полицейский учёт?

– Вряд ли. Они же не дальтоники.

– Ну, тогда всё обошлось. Разве что в холле у выхода поглядеть… Но на что там глядеть? Там нынче только детские рисунки – кстати, с вашей, сеньорита, родины…

– Да вы что? – воскликнула Леди. – Вот не знала… Дюк, пошли!

В холле обычно выставляли (совершенно бесплатно) местных примитивистов, безнадёжных реалистов да вот такие, как сейчас, трогательные ребячьи почеркушки – «Дети мира против глобального потепления», «Дети мира против трансгенной порнографии», «Дети мира против Ста Сказок Мадонны», против старения и приапизма, против абортов и перенаселения, против виртуальных продуктов и повышения учётной ставки…

Нынешняя выставка, однако, носила название «Дети России рисуют свою малую родину».

– Глупости, дорогая! Что там смотреть? Ну, мило… Не более того…

За долгие годы своего безнадёжного ухаживания мрачный шотландец так и не научился простому приёму: не настаивать на том, что Лидочка Туркова, по его мнению, делать не должна. Ну и добился:

– Гуленьки тебе! У меня, может, припадок ностальгии!

Рисунков было около сотни, и об их-то сохранности беспокоились менее всего – пост охраны рядом, да и кому придёт в голову тырить весёлые картинки?

Русские дети рисовали и свои родные типовые коробки, и ограждённые кирпичными стенами пылающие барские особняки, и ветхие крестьянские подворья, и заливные луга средней полосы с табличками «Частное владение», и саха линские сопки, утыканные нефтяными вышками, и степи в тюльпанах и терриконах, и тундру с оленями, запряжёнными в крошечные «Вольво Арктик», и памятники на площадях, тычущие пальцами в разные стороны, и берёзку, и рябину, и куст ракиты над рекой, и самолёты с кораблями, и тайгу с китайскими лесорубами, и собачек с кошечками, и орлов на кремлёвских башнях, и папу с кейсом, и маму с коровкой, и школу с огромной училкой, и Ваню Золотарёва, с которым я опять помирился, и Веру Титову, мою лучшую подругу, и Пушкина с котом учёным и русалкой на ветвях, и много чего ещё.