Женщина села на нижнее боковое место и откинулась на переборку между боковыми полками. И застыла.

Так и сидели в «отсеке» две застывшие фигуры: Али-Анжил и женщина. Сидели до тех пор, пока в вагон не вернулись сначала Вера Ивановна, а потом уже и Коля.

– Здравствуйте, – проговорила женщина. – Я вот тут… на нижнем.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо кивнула учительница. – Меня зовут Вера Ивановна. Это Коля, а это – Анжил.

– Очень приятно, – кивнул Коля.

– Али, а не Анжил, – посмотрел Али в сторону женщины. – Али.

– А я – Надя. Я – выйду скоро. Ночь пересплю.

Слова Надежды словно бы остановились. И только грустные ангелы застыли над усталой Надей.

У Нади на шее крестик, в кошельке иконка Николая Чудотворца, Анастасии Узорешительницы и икона распятия Христова. Такая, где голова Спасителя склонилась направо, к благоразумному разбойнику, который у католиков носит имя Дисмас, а в православии – Рах (иногда – Варвар). И который издавна по всему миру христианскому является покровителем заключённых.

Ангел-хранитель тут же, рядышком, но не над правым плечом, а поодаль. А главенствующее место занимает дух тоскливый. Пусть и ранга невысокого, но мрачный видом, чёрный, с глазами запавшими и тусклыми. Смердящий и холодный.

Ангелам-то уже ясно, откуда едет Надежда, а соседям по «отсеку» – пока нет. Но слова из Надиной души вырываются…

Очень уж хочется рассказать. Выплакаться хочется.

– На «свиданку» к мужу ездила. Вот, возвращаюсь.

Коля, Вера Ивановна и Али повернулись к боковой полке. Надя развела руками. Поезд тронулся.

– Бельё будешь брать? – появилась Клава и обратилась к Наде на «ты». Наверно, потому, что возраста они с пассажиркой примерно одинакового, да ещё потому, что во всём Надином облике просматривалась такая затюканность и забитость, что не нужно быть психологом.

Тем более, что проводница со стажем имеет такой богатый психологический опыт, что не чета некоторым «профессионалам».

– Да, да! – вскочила Надя, словно в чём-то провинилась.

– Да сиди!

Пакет с бельём приземлился на полке. «Шлёп!»

– Билет давай!

– Да.

– Ну, стелись.

Клава покачала своим значительным торсом и двинулась по вагону дальше, разнося пакеты с бельём. Кому надо.

– Так вы от мужа едете? – спросила Вера Ивановна, когда Надя закончила стелить постель.

– Да…

Надя сложила руки на коленях. И вдруг начала говорить совсем не по теме:

– Люблю я дорогу, – скороговоркой зачастила Надя. – Вот ляжешь на полку и лежишь. И никто тебя не тронет. А полочка качается, словно колыбель… словно мама тебя качает. Сейчас лягу. Лягу сейчас.

– Так ложись, чего там, – словно бы разрешил Коля. – А где муж-то срок мотает?

– Сейчас… сейчас… ИК №., статья 111. Тяжкие телесные…

Надя взяла вагонное полотенце и отправилась в сторону туалета. А Коля. Коля снова оперся руками на столик и положил голову на руки. Али, при этом, только зыркнул, пару раз, в сторону Нади.

«ИК №…, ИК №…, ИК №…» – выстукивали колёса.

«Я там был, я там был, я там был».

– Пошли, Коля, выпьем, – тут же появился Трес.

– Коля, …, сколько той жизни. На кладбище не наливают, Коля, – подгёб Дес.

– Всё до фени, Коля, – подвывал Дванс. – Надо выпить.

– У-у-у… – чуть ли не в голос взвыл Коля.

– Вам плохо? – отреагировала чуткая Вера Ивановна.

– Голова болит, – махнул головой Коля, стряхивая Дванса.

– Может, вам цитрамону дать? – не отставала учительница.

– У меня аллергия на цитрамон, – проскрипел Коля.

Аллергии на цитрамон у Коли не имелось. Аллергия была, но просто на жизнь.

– Может, пообедаем? – предложила Вера Ивановна, когда Надя вернулась в отсек. – Второй час. Перекусим, и голова у вас болеть перестанет. (Это уже лично к Коле.)