– Ты смотри там… в институте своём… не дури! А то…

Коля хотел предупредить студента, что в этом мире нельзя ни от чего зарекаться. Ни от сумы, ни от тюрьмы. Что жизнь может раскрыть перед человеком такие бездны дерьма, что потом всю жизнь придётся очищаться и зализывать раны.

Что.

Коля захотел поделиться опытом. Передать, так сказать, частицу. Почему-то сердце Коли наполнилось давно забытой нежностью. Коробочка с печеньем подействовала, что ли? Или то, что он, Коля, всё-таки решился поехать. И едет туда.

Едет, едет.

Ну, и вообще. Иногда так хочется предостеречь кого-то молодого, неопытного! Наверно, это просто в отцовской крови – предостерегать, учить, натаскивать сына.

А если Бог не дал своего сына?

Или дать-то дал, да ты сам, дурак, не взял?

Поэтому Коля хотел… но только и успел, что хлопнуть студента по плечу:

– Ну, давай, что ли.

Саня уже подмигивал танцовщице стриптиза, выглядывавшей из соседнего отсека.

– Девушка, вам не надо выходить?

– Нет! – заколыхалась «девушка».

– Жаль!

Али тоже взглянул на девушку. На лице его отразилась странная смесь чувств. Тут тебе интерес и даже вожделение. Куда же, без него. И презрение.

Презрение, всё-таки, главенствовало.

Саня, наконец, собрал рюкзак и вытащил из-под полки Коли сумку:

– Ну, всё! До свидания! И прощайте!

Тут поднялась Вера Ивановна и перекрестила студента:

– Бог в помощь тебе, Саша.

Потом учительница чуть приобняла студента и прошептала, почти на ухо:

– Не надо тебе ни к буддистам идти, ни к мусульманам. Крестись, если некрещённый. Иди в Божий храм. Там найдёшь ответы на все вопросы. Только не думай, что это легко… Не думай…

– Ага, – так же тихо ответил студент. – Наверно.

Почему-то Вера Ивановна испытала к этому Сане такие чувства, словно это она – его родная бабушка, а не та незнакомая женщина, которая пекла ему печенье и складывала его в смешную коробочку.

Может, потому, что где-то в глубине души пожилая учительница чувствовала, что парню предстоят трудности. Даже беды. Что не застрахован студент от ошибок и обязательно… ну, просто обязательно их сотворит. И будет потом горько об этом сожалеть, и тяжело расплачиваться. И прочее, и прочее, и тому подобное.

Бывает так – вдруг какой-то человек становится нам словно бы родным. И хочется оградить его, предостеречь.

Защитить, неведомо от чего.

Поэтому Вера Ивановна и перекрестила Саню, на прощание.

– Храни тебя Бог, сынок.

Агриил заворочался. Ему стало неуютно в проходе плацкартного вагона.

Всё-таки крестное знамение.

Да и «светлые» активизировались, даже от Коли отогнали Уно, Доса, и Треса, и всех остальных. Не далеко, но отогнали.

Алиил возле учительницы крылья расправил.

Коля и Анжил собрались выйти побродить по перрону, а Вера Ивановна осталась «сторожить» сумки.

– Я покурю и приду, сменю вас, – пообещал Коля.

– Коля, сколько той жизни! – дунул в ухо Коле вернувшийся Семис. – Пошли, хряпнем! За сорок минут – до магазина и обратно!

– Коля, что такое сто грамм, по сравнению с бесконечностью, – вторил Семису Восемис.

– Да пошли вы, – махнул рукой Коля.

– Что? – не поняла Вера Ивановна.

– Пошёл я, говорю, – отозвался Коля. – Покурю…

Но первым в купе вернулся Али. На Веру Ивановну он смотрел холодновато, но предложил:

– Если хотите, можете выйти, погулять.

– Спасибо, – откликнулась учительница и вышла, прихватив сумочку.

Али-Анжил сел на край её нижней полки, достал чётки и прикрыл глаза. Через некоторое время его пальцы забегали по бусинам: нет Бога, кроме Аллаха.

На перроне – солнышко.

Хороший город. Когда-то был перекрёстком торговых путей. Золотишко здесь мыли, пушнину добывали, скупали и перепродавали, металл плавили. Рыба, икра.