Бернар остался во дворе один. Он поежился под теплым меховым плащом и медленно пошел внутрь дворца.

1.4

Улицы Кестерии в который раз встречали молодого триумфатора. Только сейчас все происходило совсем иначе, чем прежде. Его, чуть живого, тайно везли на коленях в закрытой тюремной карете без окон, прикованным к стенке. Но даже если бы кто-то из прохожих и смог кинуть случайный взгляд внутрь, то блистательного двадцатилетнего генерала, любимца короля, красавца и самого завидного жениха Кордии, в забитом, измученном, остриженном наголо узнике он бы точно не узнал.

Но улицам столицы было все равно. Они прожили так долго и повидали столько людей, что полтора года для них казались лишь мигом, а глухая карета со стражей – глупой условностью. Пусть теперь они именовались совсем по-другому. Мадинор не перестал быть Кестерией. И улицы остались теми же. Они прекрасно помнили того, кого выходил встречать с цветами весь город от мала до велика. И помнили, как он шел по ним в последний раз.

Тогда солнце стояло уже высоко. Полтора года назад притихшую в ожидании решения своей судьбы столицу поднял на ноги громкий барабанный бой. Со стороны полей через главные городские ворота вошел целый отряд. Впереди и позади клином верхом по три офицера, затем плотное кольцо взявших ружья наизготовку стражников, а в его середине – босоногий человек в мундире без знаков различия.

***

Возглавлявший конвой офицер приказал Хавьеру разуться, как только взял его в плен. С тех пор ноги князя забыли, что такое обувь. Он шел по промерзшей осенней столице босой и безоружный. Без шляпы и генеральской перевязи. На голове издевательски блестел серебром платок в цветах свергнутого королевского дома Кестеров. Руки Хавьеру связали спереди и прикрепили длинной веревкой к седлу ехавшего впереди всадника. Главный офицер конвоя ехал очень медленно. Он специально направлял коня и следовавшую за ним колонну через все центральные улицы и площади столицы, хотя дорога в Триволи лежала далеко в стороне оттуда.

Привлеченные барабанным боем и стуком копыт, жители сотнями выбегали на улицу, выглядывали из окон на всех этажах, стояли в открытых дверях таверен и постоялых дворов. Мальчишки гроздьями облепляли деревья. Но толпа на этот раз молчала. Кто-то прятался сразу после того, как видел происходящее, кто-то замирал на месте, не в силах пошевелиться. Было понятно, почему и о чем думали горожане.

Если уж самого непобедимого Норрьего разбили в бою и ведут на веревке, значит, новая власть пришла всерьез и надолго.

А колонна все ползла и ползла через весь город. Под ноги Хавьеру, лишенному возможности выбирать себе дорогу, все чаще попадались острые камни. Вскоре он начал едва заметно прихрамывать, а мостовая за ним стала окрашиваться кровью. Но Хавьер, по-прежнему, шел по улицам столицы с тем же видом, с каким ехал по ней каждый раз после новой победы на поле боя. Все тот же равнодушный ко всему взгляд и совершенно неподвижное лицо.

Изначально, Хавьер даже не сильно внутренне возражал против прогулки по городу. Проиграв бой, он прекрасно понимал, что впереди его ждет лишь Триволи, и небо над головой он увидит еще очень и очень нескоро. Норрьего по приказу разулся, дал себя связать и, даже не пытаясь освободиться, медленно двинулся в путь, наблюдая изменения в окружавшем его мире и размышляя об увиденном.

Но дорога по столице длилась и длилась. Все, что мог в данной ситуации, Хавьер уже обдумал на десять раз. Ноги, несмотря на потерю чувствительности от холода, уже начинали нещадно болеть при каждом шаге, только начавшее опускаться, яркое осеннее солнце било прямо в голову, а крепко связанные в запястьях руки затекли и закоченели. Безумно хотелось согреться, перевязать кровоточащие ступни, выкинуть из головы оглушающий барабанный бой, размять наконец руки и почувствовать пальцы…