Шарль склонил голову набок.

– Нужно вначале решить, как лучше тебя использовать. Может быть, посадить на коня под моим знаменем и заставить порубить всех твоих друзей? А? Сделать предателем, который собственными руками снесет голову Кестеру? Хочешь? Нет? Тут тебе повезло. Я тоже не хочу. Так что мне придется тебя с блеском победить, пленить и показательно казнить. И посему, слушай еще одно мое желание…

***

Подготовив подробные планы захвата столицы и собственного разгрома на поле боя, Хавьер всей душой надеялся, что на том Мадино и успокоится. Но нет. Когда Норрьего оказался в Триволи, от него потребовали подробно описать всех противников нового короля, а после началось самое страшное.

Шарль приходил в камеру, по-хозяйски разваливался в кресле, небрежным жестом указывая рабу на место за столом, и начинал рассказывать об очередной задаче на театре военных действий. Хавьеру в такие моменты безумно хотелось разбить голову о столешницу, чтобы только не слышать то, о чем говорится, и не думать о нем.

Но он слышал. И не мог не думать и не отвечать. Его трижды проклятый изворотливый ум гениального полководца уже, независимо от воли владельца, стремительно находил несколько вариантов решения нерешаемой задачи, один изящнее и эффективнее другого. Причем, то был не ум ставшего генералом юнца, а умудренного более чем полувековым опытом Хавьера Первого Победоносца.

Как только Шарль заканчивал говорить и устремлял на пленника вопросительно-насмешливый взгляд, тот опускал глаза и начинал быстро и четко излагать на бумаге, что и как бы он сам сделал в таком положении. А потом озвучивал свой план, терпеливо пояснял непонятное и подробно отвечал на все вопросы.

Через несколько дней Шарль приходил снова. На этот раз довольный, как объевшийся кот, и с упоением рассказывал, какие он одержал победы, в какие хитроумные ловушки попались его враги, сколько вражеских солдат погибло, сколько их командующих попало в плен, сколько из них сложили головы на плахе, не согласившись служить новому королю…

Хавьер мог только закрыть глаза. Шарль не требовал от него бурно радоваться этим новостям. Он просто рассказывал, пристально наблюдая за тем, как Норрьего каменеет от его слов и старается ничем не выдать обуревавших его чувств. Потом оставлял на столе открытую бутылку вина – с пожеланием отметить очередную победу, – и уходил, довольно улыбаясь.

Хавьер оставался один и чувствовал себя так, будто с него только что заживо содрали кожу. Он залпом выпивал ненавистное вино, которое не мог не выпить, но становилось только хуже. Несколько дней после такого визита Хавьер не мог заснуть. Он, если не получал других приказов, часами неподвижно стоял у зарешеченного окна и не мог не слышать, как оглушительно рыдают все стихии разом. Не мог не чувствовать испепеляющую боль сотен погибших и раненых. Мадино мог бы и не рассказывать ему о прошедших сражениях.

Несмотря на усиленное питание, Хавьер начал слабеть. Бившие по нему раз за разом невиданной силы страдания погибающего мира уносили все силы, сжигали его мышцы, иссушали кожу.

Обеспокоенный непонятным ухудшением состоянием узника тюремный лекарь, после совещания с королем, начал давать снотворное, обязательно сопровождая словами: «Ты должен спать до завтра». Тогда Хавьер падал в благословенную тьму и мог ничего не чувствовать.

Но не проходило и недели, как все повторялось снова… И снова… И снова… И снова…

Полную победу Мадино одержал за пять с половиной месяцев.

Когда праздничные торжества и балы в Мадиноре отгремели, а все полководцы Шарля получили новые ордена, титулы и земли, он наконец-то появился у истинного виновника всего этого.