Помимо собственно церковной благотворительности, можно привести пример благотворительности «обыденной», также связанной с тем взглядом на мир, который прививала верующим Православная церковь. В XVIII веке, впрочем, как и прежде, было принято заботиться о неимущих: привечать их на своем дворе, жертвовать на богадельни или, по крайней мере, не скупиться на милостыню. Часто по исповедным ведомостям видно, что на купеческих дворах на протяжении многих лет проживали солдатские вдовы или дряхлые старики. До наших дней дошло завещательное письмо Дениса Назарьевича Култыгина, прихожанина церкви Николая Мирликийского в Кузнецкой слободе и большого замоскворецкого купца. Деревянная Никольская церковь известна с 1625 года, первая каменная появилась в 1681–1683 годах. В 1805 году она была разобрана и перестроена. Д.Н. Култыгин упоминается в 1725 году как «торговый человек» Гостиной сотни. В 1747 году 74-летний купец пишет завещание, где среди прочих распоряжений он дважды упоминает о необходимости выполнить христианский долг: Денис Назарьевич обязывает душеприказчика «дачею убогим милостынею», «а достальные (остальные деньги. – А.Ф.) для пользы души моей роздать по церквам и ближним моим родственникам, и свойственникам, и протчим убогим».

Исповедные ведомости и другие документы, которые наша Церковь вела из года в год, позволяют определить, какой именно священник своею проповедью, своим ревностным отношением к вере прихожан, своим духовным примером умел сподвигнуть их на пожертвования в пользу храма, да и просто на нужды ближних.

В XVIII – первой половине XIX века российское купечество еще не успело достичь тех высот, на которые оно взойдет в последней трети XIX столетия. Оно еще не столь богато, не столь образованно, оно еще не научилось тратить деньги на нужды науки и искусства. Но оно представляет собой весьма активный и динамично развивающийся слой городского населения. Приумножая свои богатства, православные купцы не забывают и о нуждах родного города. Заботятся о его благоустройстве: возводят церкви и колокольни, здания богаделен и приютов. Проявляют любовь к ближнему: воспитывают подопечных детей, предоставляют кров и пищу нищим и увечным, жертвуют деньги беднякам. Иными словами, исполняют свой христианский долг.

Говоря о русском купеческом меценатстве, в особенности о его «золотом веке», часто «забывают» о купеческой же церковной благотворительности, отодвигают ее на второй план. И впрямь, плоды ее не столь ярки: это не строительство театров, не коллекционирование предметов старины и произведений искусства – и тем более не передача своих собраний в дар государству. Но они не менее, если только не более значимы в плане духовном. Постоянное «благое делание» крупнейших российских купцов XVIII века украсило Москву многими дивными храмами и… заложило основы для того самого «золотого века».

Одна дама в течение многих лет, отмечая день рождения, ставила на праздничный стол вазу с семью ирисами – на счастье. Но однажды предпочтения ее поменялись: гости увидели в вазе розы, тюльпаны, ромашки и нечто совсем уж экзотическое. Один из них воскликнул: «А где же ирисы?» Хозяйка удивилась: «Да вот же они!» – и указала на ту же вазу. Присмотревшись, гости увидели: семь ирисов, действительно, оказались на месте. Они никуда не делись, они по-прежнему составляли основу композиции. Просто на фоне эдакой пестроты ирисы потерялись…

Точь-в-точь такая же история произошла с купеческой благотворительностью в России середины XIX столетия. Наступил «ролотой век» русского меценатства. Выглядел он – да и до сих пор выглядит – столь роскошно, столь многоцветно, что на его фоне теряется старая добрая благотворительность традиционного вида – на приюты, на богадельни, на больницы, на храмы. Однако, если приглядеться, она окажется на том же самом месте, более того, она выросла в масштабах по сравнению с предыдущими десятилетиями. Вот только новые, исключительно яркие и многообразные явления, составившие славу отечественного меценатства, заслоняют ее от далеких потомков. Она по-прежнему составляет «основу композиции», однако в исторической памяти нашего народа ей отведено скромное место золушки, которой не досталось шелкового платья и хрустальных туфелек, а потому в принцессы она не попала, уступив место барышне, одетой побогаче.