– И не поможет! Знакомые чеченцы думают, что она работает на ФСБ! – сказала Зулай. – Сусанна Черешнева окопалась в Финляндии. Поближе к международным грантам и фондам. Всюду своя. Любит бухать с режиссерами и министрами. Выступает в Европарламенте с докладами – нашла лазейку через правозащитные конторки.

– Изумительно! – Мне удалось отпихнуть Христофора от Глафиры, и вода из кружки пролилась на транспаранты Марфы Кондратьевны. Зато Глафира увернулась.

– Ага. Сволочь страшная. Шкура! Подружка Тюки. Будь осторожна. Если что, я тебе ничего не говорила. – Зулай повесила трубку.

Пока мы разговаривали, домочадцы прикончили бутерброды.

После трапезы по расписанию намечался просмотр серии «Фантомаса». Но Любомир бросил на пол стеклянный шарик, и тот разбился. Ульяна заплакала: шарик принадлежал ей. Лев Арнольдович не сдержался и шлепнул Любомира полотенцем.

– «Фантомас» плохо влияет на детскую психику! Не потерплю западные фильмы в своем доме! – распсиховалась Тюка и выключила телевизор.

– Это же классика! – встряла я.

– Не православное дело – подобное лицезреть! – отчеканила Марфа Кондратьевна.

Христофор и Глафира, оставшись у потухшего экрана, начали драться за бинокль. Таскали друг друга за волосы. Родители бездействовали. Я, забрав младших в другую комнату, читала им сказки, а Тюка громко жаловалась супругу:

– Такую гадину пригрели у себя! За десять лет я впервые помыла чашку! Это она меня довела!

Лев Арнольдович ответил:

– Может, пора начинать, Марфа Кондратьевна? А то совсем забудешь, как это делается. Полина – молодец!

– Ты за нее, предатель?! – воскликнула Марфа Кондратьевна.

– Она меня борщом кормит! С черным хлебом и чесноком! – Лев Арнольдович причмокнул от удовольствия.

– Изменник! – злобно выкрикнула Тюка.

Глафира и Христофор, хорошенько подравшись, приметили, что дверь в кабинет не заперта, и наперегонки бросились к компьютеру. Чтобы одолеть сестру, которая была сильнее физически, Христофор пошел на хитрость.

– Она не святая! – заорал он на всю квартиру.

– Слушай, сынок, кого это волнует? – отозвалась мать.

– Она учится в православном интернате, а сама грешит! – надрывался Христофор.

– Мы вместе согрешили! – защищалась Глафира.

Лев Арнольдович начал было сочинять забавную частушку о происходящем, но тут выяснилось, что Глафира и Христофор подглядывали через бинокль в окна многоэтажки напротив.

– Он рассматривал, как девушка переодевалась! – выдала брата Глафира.

– А она!.. А она… – Христофор задыхался от возмущения. – …Как мужик без штанов вышел из душа!

От компьютера обоих доносчиков прогнали. Тщательно заперев кабинет, единственное место, откуда можно было выйти в интернет, Марфа Кондратьевна стала собираться на митинг. Лев Арнольдович тоже исчез, пообещав вернуться ближе к ночи. Дети сновали по квартире, подобно воробышкам: ни в школу, ни в детский сад они не ходили. Христофора в православном классе отпустили до середины февраля.

Любомир и Ульяна, вооружившись плюшевыми игрушками, колотили старшего брата, а Глафира, устроившись в потрепанном кресле у лоджии, увлеченно писала стихи в блокнот.

Христофор, извернувшись, изо всех сил ударил Любомира ногой, тот от боли согнулся пополам.

Я тряхнула Христофора за плечи:

– Не смей обижать маленьких!

Христофор фыркнул и пошел на кухню за чашкой. Залез на табуретку, но едва протянул руку к верхней полке, как у ветхой табуретки подломились ножки. Завоеватель рухнул, а на голову ему с размаху шлепнулась жестяная миска.

– Я пират, а пираты не плачут, – повторял Христофор, пытаясь сдержать слезы.