– Никуда не поедешь! – тихо, но грозно повторила Тюка. – И денег у тебя на дорогу нет. И я тебя не отпускаю.

Сердито засопев, она всё же разрешила мне распечатать на принтере несколько страниц конспекта по психологии.

– Читать будешь вместо сна! – распорядилась Марфа Кондратьевна. – Днем полно работы!

От переутомления у меня начались обмороки. Кошки отравились протухшей рыбой, которую им дали хозяева вместо нормального корма, и их тошнило. Дети с раннего утра до поздней ночи повсюду носились за мной, и я разрешила им обращение на «ты» и «сестра», потому что они всё время путались и называли меня то «тетушка Полина», то «родненькая сестрица», то «наша любимая мама».

Мои перемещения в пространстве походили на действия электровеника: Аксинью расчеши, младших накорми, всех одень, погуляй, Глафиру в ванну затолкни, дом убери, посуду вымой и еду приготовь.

Христофор вызывал отдельное беспокойство.

– Полина, ты была на войне? – как бы невзначай спросил он, мастеря кораблик.

Мы договорились, что пустим корабль по весеннему ручью.

– Была!

– Значит, знаешь, как это – пытать людей?

– Нет, не знаю.

– Мне очень хочется кого-нибудь попытать! Научи меня, пожалуйста! – взмолился мальчик.

– Христофор, ты знаешь, что причинять боль другим людям нельзя? – спросила я.

– Конечно, знаю, я же православный.

– Я не умею пытать людей. И тебе не советую.

– Но это же замечательно! Им больно, а тебе приятно.

– Мне неприятно. И тебе приятно не будет!

Не прошло и получаса, как Христофор, наевшись фасолевого супа, вприпрыжку заскочил в гостиную, где сидели, переругиваясь у икон, Марфа Кондратьевна и Лев Арнольдович, и чиркнул спичкой. Родители залюбовались, как сыночек зажигает бенгальский огонь, а Христофор, схватив ничего не подозревающего Любомира, прижал к нему горячий металлический стержень. Любомир закричал от боли, а Христофор заливисто захохотал. Выскочив из кухни, я с трудом оттащила его от младшего брата.

Марфа Кондратьевна только и знала что причитать:

– Ах! Ах! Господи, помилуй!

Лев Арнольдович, насупившись, молчал.

Правая кисть у Любомира мгновенно опухла и сделалась багрово-красной. Я приложила заживляющую мазь, которую привезла с собой.

Ни Лев Арнольдович, ни Марфа Кондратьевна никаким образом не отругали Христофора за этот проступок. Христофор в возбужденном состоянии носился по квартире, переворачивал столы и стулья и довольно хохотал. Аксинья истошно выла, вскинув голову. От голосовых вибраций больной на кухне перегорели лампочки, а из шкафа вывалилось и разбилось вдребезги стекло.

– Чувствуете? У нее своя вселенная! – Лев Арнольдович метнулся в комнату с раскладушкой, вытащил из ящика секретера пачку мелких желтых таблеток. Выпил сам и сунул детям по несколько штук.

Открыв Коран, спрятанный в дорожной сумке, я спросила у Всевышнего, что мне делать с Христофором. И вышло: «Встретились слепой и зрячий, мрак и свет…»

– Христофор, нам нужно поговорить. – Я посадила его напротив себя и подвинула ему чашку с чаем.

Христофор недоверчиво на меня покосился:

– Ругать будешь?

– Расскажу кое-что.

Истории о пророке Магомеде впечатлили мальчишку. Особенно ему понравился рассказ мусульманских богословов о старом слепом еврее, который просил милостыню у рынка и каждый день неустанно ругал пророка. Иногда люди делились с ним едой. Нищий довольно быстро привык к доброте одного мужчины, который ежедневно навещал его. Насытившись, он частенько жаловался ему на пророка Магомеда и новую религию, не стесняясь в выражениях. Учтивый благодетель не спорил, просто приносил ему пищу. Но в какой-то момент он исчез.