– Не прячь, – улыбаюсь ему, – мне понравилось.

________________

[1] Хоть прикуривай

[2] Шкура на ней играет, как гармошка

[3] Это Лада копается, снова наушники в уши – и потеряна для человечества. Даже причёску сделать не дала, отмахнулась.

[4] Вот какая красивая девушка! Туфли не забудь надеть! А то так и побежишь в тапках!

5. Глава 5

Альберт

Поцелуй – ошибка. Лавина, что несётся с гор, сбивает с ног и выходит из-под контроля.

Хочется трогать Ладу, вжимать в себя; навалившись, раздвинуть ноги, гладить рукой, ощущать её влажность и доступность, а потом ворваться в неё, заклеймить собой, выбить стоны и почувствовать, как она дрожит в моих руках, испытывая оргазм.

Вожделение настолько сильно, что мутится разум. Я готов разорвать её рубашку голыми руками, чтобы снова увидеть грудь, тонкую талию, плавные бёдра и гладкие ноги. Бесконечно длинные ноги, от которых я всегда сходил с ума.

Именно рубашка и остужает меня. Я недаром выбрал именно этот аксессуар. Сдерживающий барьер, сигнал «стоп».

– Воспитываешь в себе силу воли? – спрашивает Лада, когда мне чудом удаётся от неё оторваться.

Рука её коварно ложится на ширинку джинсов, и я, не сдержавшись, стону. Член стоит так, что мне больно. А от поглаживания становится почти всё равно. Пусть только сама сделает шаг навстречу – и я сорвусь. Буду лететь красиво, даже если разобью башку о камни.

– Что-то вроде того, – накрываю её ладонь своей, чтобы не елозила. – Давай спать, Лада.

– А ты уснёшь? – обдаёт она горячим дыханием шею и устраивается поудобнее. -–Тогда руку отпусти, хорошо?

– Да, как скажешь, – пытаюсь я удержать в себе нечто тёмно-кровожадно-похотливое, что рвётся наружу.

У меня мысли – завалить и присунуть, трахать, пока сознание не вышибу. Из неё и из себя. Это издевательство чистой воды, и Лада бы не отказалась, прояви я настойчивость, но вместо этого мы занимаемся садо-мазо – делаем вид, что всё хорошо, и мы тут прилегли отдохнуть.

От обоих веет неудовлетворённостью. На какой-то миг становится тихо, только наше сдерживаемое дыхание нарушает ночную тишину.

– Мне показалось, ты изменился, Ланской, – проговаривает вдруг моя синеглазая ведьма. – Стал раскованнее и круче, заматерел наконец-то. А в результате – ты всё такой же закомплексованный подросток внутри.

Если она хотела меня задеть, то шиш. Я давно уже перестал комплексовать по каждому поводу.

– Я и стал, Бакунина, всем, о чём ты когда-то мечтала вслух.

– Неужели? – в её голосе прорывается сарказм. Может, ей так легче справиться со своим либидо – как знать.

Очень даже хорошо, что я сдержался. Дальше будет либо проще, либо хуже, но в любом случае, я удовлетворён результатом: она наконец-то перестала смотреть на меня как на чужака, что внезапно ворвался в её жизнь в грязных ботинках.

– Именно так. У меня, Бакунина, есть ряд принципов, которые я не нарушаю.

– И какие же это постулаты, осмелюсь спросить? – её чуть на кровати не подбрасывает от внутреннего зверька, что так и хочет кинуться и покусать меня. Браво. То ли ещё будет. Давай, оживай, Лада. А я подожду.

– Я не трахаю малолетних дурочек, замужних дам и монашек.

На миг снова воцаряется хрупкое равновесие. Бакунина, видимо, переваривает информацию. Потом до неё доходит. Я слышу возмущённый рык и не могу сдержать улыбку. Она вполне может её увидеть в тусклом свете ночника, а поэтому я пытаюсь удержать губы. Лучше её не дразнить слишком явно.

– Я монашка?! Кто тебе сказал подобную чушь?!

– Твоя ночная рубашка, – легко провожу пальцем по хлопковому «крылышку».

– Да ты ж сам её подсунул! – возмущается она и начинает возиться с яростью червяка, что попал в каменную ловушку, но во что бы то ни стало хочет прогрызть туннель к свободе.