— Он обижался на нее? — услышав вопрос, она закачала головой.

— Нет, что ты. Папу очень любили в нашей семье. А он — маму… Сильно, — шепнула, но быстро взяла себя в руки и, прочистив горло, продолжила. — Знаешь, он часто был молчаливым, держал многое в себе. Он не мог прийти домой и рассказать, как прошел его день. Он видел много смертей и потерь и не хотел нести все это в семью. А мама… сначала она обижалась на него за излишнюю отчужденность, но потом поняла, что сила его любви не угасает и не становится меньше, даже когда он молчит. Папа доказывал свои чувства поступками. Чашка горячего кофе по утрам, когда мама, утомленная ночными сменами, не могла и головы отнять от подушки. Или ее любимые эклеры, которые папа покупал каждое воскресенье в любое время года и погоду за окном.

Альба замолчала, протолкнула внезапно возникший в горле ком и подняла голову вверх. Поморгала, пытаясь спрятать набежавшие на глаза слезы. Через мгновение она заговорила снова, глядя в потолок. Уже тише…

— А еще он чистил ее обувь. Мама любила белые кеды. Говорила, что если день не задался, всегда можно опустить взгляд вниз и понять, что даже в самых сложных ситуация в конце есть что-то чистое и светлое. Главное — идти к этому свету... — она повернула голову, посмотрела на серьезного Ноа и грустно улыбнулась. — Но ты же понимаешь, белые кеды после долгой смены и сложных выездов на места происшествий в конце дня всегда были в ужасном состоянии. И папа… как бы сильно он не устал, всегда чистил ее обувь. Чтобы на следующий день у мамы всегда был маячок, цепляясь за который можно двигаться дальше.

Они замолчали.

Альба посмотрела на скрытый в полутьме мужской профиль. Заметила, как дернулся кадык и напряглись скулы. Только свою слезу, скользнувшую к виску, она пропустила. Смахнула ее, когда та уже спряталась в волосах.

— Для тебя любовь тоже такая? В действиях, но не словах?

Его глубокий, слегка хриплый голос окутывал словно одеяло. Проникал в уши и сладкой тягучей патокой разливался по венам. Ноа был спокоен, в то время как Альба не могла утихомирить участившееся от воспоминаний дыхание. Она хмыкнула.

— Странно, что мы говорим с тобой об этом, но да… Слова — это просто несколько букв, сложенных воедино. Поступки, забота, нежность… намного важнее, на мой взгляд.

— Но слова тоже обладают силой. Могут сделать приятно или больно.

— Ты, как никто другой разбираешься в этом, так ведь?

Она не удержалась, ужалила его, сразу же пожалев об этом. Сегодня воздух между ними искрил странным перемирием. И делать больно Альба не хотела.

Но Ноа не уколол в ответ. Смотрел на нее рентгеном, прощупывая каждую косточку, и не стеснялся этого.

— А ты бы так смогла? — очередной вопрос, прозвучавший в тишине через несколько долгих минут, озадачил.

— Что?

— Ты бы смогла, как твоя мама бросить семью, родной дом и уехать за тысячи километров?

— Не знаю. Это сложно, Ноа. Особенно сейчас… — Альба сглотнула. — Тетя, дядя и Кора. У меня кроме них ведь никого не осталось. Я одна и… это страшно, — она замолчала, чтобы через минуту добавить. — Нет, я бы не смогла.

19. ***

Звук телефонного звонка испугал не меньше, чем безумствующая за окнами непогода. Альба вздрогнула и приложила ко рту ладони, чтобы не закричать. Ноа схватил телефон и быстро смахнул пальцем по экрану.

— Да. Ну, наконец, — он громко выдохнул и поднялся на ноги.

Интуиция отчего-то буквально прокричала Альбе, что этот звонок был предельно личным. Бесшумно поднявшись с дивана, она подошла к барной стойке и, присев на корточки, надеялась нащупать влажные салфетки. Старалась не подслушивать, но Ноа и не пытался говорить тихо.