Только теперь в чужих глазах я вижу странную затаенную усталость. Он дергает уголком губ.

– Вот мы и встретились снова, Рейна Марис. Смотрю, вы обзаводитесь подопечными быстрее, чем грибы растут после сезона гроз, – негромкий голос походил на грозный клекот.

Я не обольщалась, мужчина был зол.

– Чем обязана вашему визиту, лесс Ирргонар? – приподнялась.

Мне обед готовить надо, сына скоро встречать, дракона чем-то кормить. Как будто есть время на разборки!

– А вы умеете быть благодарной, лесса, – в чужом клекоте звучала неприкрытая издевка. Темный злой взгляд впился в меня, заставляя тело деревенеть.

Едва уловимое движение – и над дракончиком куполом смыкается какая-то темная сфера. Тот и чихнуть не успел. Ещё один удар сердца – и тварь уже рядом. Смотрит, косит своими птичьими глазами.

Острый длинный коготь упирается в подбородок, заставляя сердце судорожно зайтись.

– Лесса, вы меня разочаровывайте… что именно вы сделали, чтобы позволить… этому предателю сбежать?

– Вы говорите об этой Тени? – уточнила. В глаза. Так. Смотри в глаза. Это просто большой тигр, Регинка. Но он не ест милых не очень юных леди. Разве что понадкусывает.

Мне показалось, что я буквально проваливаюсь на дно чужих зрачков. Тело заломило, оно наполнилось странной чувственной истомой. Мне показалось, что вокруг нас бушуют ломаные сиреневые линии, смешиваюсь с яркой ядовитой зеленью. Мир кружится, падает, снова восстает из пепла. Притяжение было такой неодолимой силы, что я сама не поняла, как уперлась руками в чужую грудь, как пальцы левой руки сместились выше, зарываясь в растрепанные пряди волос. Немного жестковатые, но приятные на ощупь…

Меня укутывает в жаркий кокон, несет на этих волнах, и совершенно естественным кажется то, что чужие губы накрывают мои, с силой раздвигают их, зло прикусывая – словно наказывая за непокорность – и позволяя вторгнуться в мой рот юркому гибкому языку.

Я чувствую, как с губ срывается стон, как он тает на чужом языке, как меня обнимают, чуть дергая когтями за пряди, как удивительно теплое, пахнущее березовым соком дыхание, ласкает изгиб шеи, как…

– Мама?! – ошарашенный возглас вздёргивает за шкирку, как щенка, резко выбрасывая в реальность.

В реальность, где я стою, плотно прижатая к чужому телу, а чьи-то ловкие коготки поддевают завязки на платье, уже готовясь их разорвать. Где сердце стучит так, что закладывает уши, а голова идет кругом, где щеки пламенеют, а… не понимаю. Ничего не понимаю. Я ведь не могу… не могу так. Никогда не могла вешаться на первого встречного. Колдовство?

Я резко делаю шаг назад. Привычное хладнокровие выставляю щитом, зная, что только это сейчас поможет не сгореть со стыда.

– Что вы наделали? Зачем это представление? – хочется спросить.

Сглатываю ком в горле. Ладно, себе-то не ври, Регина. Впервые за десять лет я почувствовала за эти несколько секунд себя женщиной. Желанной женщиной.

Я вытерла губы тыльной стороной запястья, любуясь на то, как чернеют от сдерживаемого бешенства чужие глаза и пульсирует вертикальный зрачок.

– Это кто, ма? Ты что это, с ним целовалась, да? – уточнил – а то можно было понять это как-то по-другому – мой просвещённый сынуля.

– Это грифон, Ян, – я постаралась улыбнуться как можно беззаботней, хотя было откровенно страшно. Ни разу сын не видел рядом со мной постороннего мужчину в несколько откровенной ситуации.

После Эстарда… я как будто выгорела. Не хотелось ничего, было противно, мерзко, а прикосновения мужчин вызывали раздражение и желание поскорее сбежать. Поэтому только появившиеся ухажеры, которых не отпугнул малолетний сын хорошенькой массажистки, скоро уставали от моих развесистых упитанных тараканчиков и быстро сбегали.