– Кто я? – прищурились холодные насмешливые глаза. – Что же, не будет падения в обморок, воплей «лучше убей меня, тварь», «я буду жаловаться в магический совет»?

– Нехорошо отвечать вопросом на вопрос, – голос поневоле дрогнул. – Я лесса Рейна Марис и благодарна вам, кто бы вы ни были, за мое спасение. Умирать мне совсем не хочется, – заметила почти смиренно, опустив глаза на кремовое покрывало, – а где находится магический совет и на что ему жаловаться – понятия не имею. Впрочем, я не сомневаюсь, что ему есть дело только до жалоб самих магов, а не простой женщины.

Острый коготь поддел подбородок, заставляя меня посмотреть в лицо местного хозяина.

– Ирргонар. Просто Ирргонар, – длинный узкий язык облизал губы, заставив меня внутренне вздрогнуть. Слишком уж… нечеловеческим было это движение.

Не знаю, что его отличало… не считая слишком уж змеиного на вид языка, разумеется. Наверное, так любой человек инстинктивно чует хищника, опасного и яростного. Но чему меня научил бывший муж, дай боги ему попасть в когти к местным тварям – так это делать хорошую мину при плохой игре.

– Приятно, – говорю, смотря в глаза твари, – познакомиться, Ирргонар, – может быть, теперь вы позволите выразить свою благодарность за вашу помощь? А также ответите на вопрос? Тот, где я спрашиваю "зачем вы меня спасли"? Вы же были тем грифоном, верно?

Память урывками возвращалась.

– Верно, – усмехается мужчина, который может одним своим видом вогнать в заикание местных магов, – я был грифоном. А спас… считайте это моей прихотью – вот и все. Знаете ли, это даже как-то обидно, когда меня настолько недооценивают, что посылают на задание женщину.

Коготь ласково, почти нежно скользит по щеке, едва заметно царапая и заставляя чувство самосохранения захлёбываться воплями.

– А с женщинами, значит, вы не воюете? – смотрю открыто. Хищников нельзя дразнить – говорила моя знакомая, которая променяла работу в офисе на работу в заповеднике.

Не смотри им в глаза, не показывай страха, не отступай.

– Я вообще не любитель войн, – тонкая усмешка. Он вглядывается напряженно, настороженно, словно что-то ищет во мне. Ноздри раздуваются, подрагивают, как будто он пытается что-то унюхать, – и очень не люблю, когда мои враги пытаются использовать в своих делишках чужих. Обычных людей.

Веди себя со зверем «на равных» – и тогда он признает в тебе свою – говорила мне Скворцова.

После фото со здоровенным белым тигром я к её советам решила прислушаться. Больно морда у зверя была умильная и наглая. И обнимающую его ласково, но уверенно Женьку дикий зверь терпел совершенно спокойно. Даже стоически.

– Тогда… вы меня отпустите? – решаюсь спросить.

Не думать о Яне. Иначе сердце кровью обольется от страха и тревоги.

– Куда же вы так рветесь, лесса, а? – мой подбородок отпускают.

Иррго… Ирргонар отсаживается, словно чувствуя, что давит на меня. Или просто не желая, чтобы давление было явным.

– Простите, господин, – опускаю глаза. И так выделилась. Обычная лесса действительно бы уже заливалась слезами и умоляла её не жрать, – но у меня там сын. Пусть он почти подросток, но он один и я боюсь за него.

Леший его знает, как он воспримет ложь. По городу ходили слухи, что твари чувствуют, когда им лгут. Животные вообще крайне чувствительны к любой фальши. Ирргонар отнюдь не животное, но, похоже, древние инстинкты им вполне владеют.

– Честна… умна… надо же… – не могу понять, что скрывает эта интонация чужого голоса.

Я не верю ему так же, как и другим мужчинам. Впрочем, и женщинам тоже. Все разумные лгут. Животные в этом плане действительно куда честнее!