Лиля кивнула:

– Ключи не забудь. Хорошо вам провести время. Будь умницей.

Мати ушел, а Цвика, с удовольствием расправляясь с салатом, спросил:

– Я немного не понял. Сегодня какой-то праздник?

И Лиля с внезапной грустью поняла, что ей не хочется объяснять вещи, такие очевидные для нее, о которых он ни слухом – ни духом.

– Вообще-то сегодня восьмое марта, – она легко кивнула в сторону вазы с розами, не заметить которую было просто невозможно.

– И? В твоей семье отмечают эту дату? Что это было? Какая-то борьба женщин за свои права? Там, по-моему, была как-то замешана эта социалистка …Клара Цеткин. Или я ошибаюсь?

– Нет, скорее всего, ты не ошибаешься. Я, так же, как и ты, никогда не интересовалась подробностями. Просто в Союзе это был выходной – Международный Женский день.

– А, теперь понятно. И вы в Израиле продолжаете его отмечать. Занятно. И совсем неплохо – ещё один праздник к многочисленным нашим.

Лиля обратила внимание, что он не поинтересовался, откуда розы, кто подарил ей такой шикарный букет, в котором раскрытые цветы словно обручем окружали полураскрытые бутоны.

Лиля водрузила на стол горячее блюдо: курицу, фаршированную рисом, черносливом и тонко нарезанным миндалем.

Ей были приятны аплодисменты Цвики, его восторженное выражение лица.

– Это фирменное блюдо моей мамы, а теперь – и моё.

– Не думаю, что твоего экса так потчуют в Америке. Это просто великолепно! Да и меня так не балуют. Жаль, что ребенок убежал от такого угощения, ну, да в его возрасте еда – не главное.

Некоторое время они ели молча, а потом Цвика заметил:

– Хороший парень. Воспитанный и красавчик. Твоя копия.

– А твоя дочка на кого похожа? – она спросила это совершенно неожиданно для себя.

– Дочка? У нас их две. Старшая живет на второй линии у моря. Там у меня трое внуков. Мальчишки. Хорошие пацаны, толковые, свободно говорят на английском. Мы с женой какое-то время жили в Сан-Франциско, и Эмма родилась там, даже успела походить в школу. Английский на уровне родного языка, фактически единственный язык общения в их семье. Ну, и внуки мои заговорили сначала на английском, а потом уже на иврите.

– А как зовут младшую?

Она не хотела ни о чем спрашивать, а вот… не сдержалась.

– Рони. Совсем взрослая уже, наша малышка. Дочка преданная, сестра замечательная, а какая тетка, поискать! Племянников обожает, а они – ее. Эмма иногда даже ревнует. Ей бы своих родить, пока не поздно.

– А сколько ей?

– Тридцать два будет. Она не любит упоминать про свой возраст, смеётся: мне двадцать пять и еще несколько месяцев. Она у нас медсестра, уход за мамой полностью на ней.

– Так, они живут вместе? – Лиля почувствовала легкий холодок, пробежаший по спине под теплым свитером.

– Ну, да, мы все живем вместе, втроем. Есть, конечно женщина по уходу, но без Рони мы бы не справились.

– А что с твоей женой? – она с трудом произнесла эту фразу.

– Ой, давай не будем углубляться, тема тяжелая, да и диагноз тоже. Аутоимунное заболевание, осложненное психосоматикой. Лечение – поддерживающее и только. У нас дом в Раанане, двухэтажный, вот мы и разбежались с ней по этажам. Я наверху, они с Рони – внизу. Так ее легче и во дворик вывезти, когда есть погода и настроение.

– А Шимон? Он в курсе?

– У нас все в курсе, вся родня и друзья – шила в мешке не утаишь, да и незачем.

– Все в курсе, кроме меня, – она медленно произнесла эту фразу на русском.

– Ты обиделась? Просто не хотел тебя грузить своими проблемами. Да и зачем это тебе? Ну, а если тебя волнует та сторона вопроса – то можешь быть спокойна – её просто нет, уже давненько. Ей это вообще особо не нужно было. Никогда. А сейчас и состояние ее не располагает к близости.