Поздно вечером двадцать четвертого августа 1848 года Роберт Хоуэлл, еще не знавший тогда, что ему суждено умереть лет пятнадцать спустя в Геттисберге, разбил лагерь у ручья на окраине Небраски, в жутковатом месте, известном как Земли Хилл-Сэнд. Ручей был маленький, но от его воды так сладко пахло…
Гарденер совсем зачитался и дошел до сороковой страницы, когда Бобби Андерсон сонным голосом позвала его:
– Гард? Ты еще здесь, Гард?
– Да, Бобби, я здесь.
Джим поднялся. Что же дальше? Кажется, он действительно сходит с ума. Ну а как же иначе? Может, и не было никакого солнышка в нагревателе; или новых устройств на «Томкэте», которые якобы помогают ему левитировать… Но, честное слово, легче поверить в них, нежели в то, что Бобби сумела выдать четырехсотстраничный роман про бизоньих солдат за три с небольшим недели (а именно столько Гард сюда не наведывался), да еще и – по любопытному совпадению – лучшее произведение в своей жизни. Господи, так не бывает. Куда проще думать, что Гарденер просто свихнулся, а всю эту чепуху – забыть.
Если б только он мог.
Глава 9
Рассказ Бобби Андерсон
Бобби медленно, морщась, как старая женщина, поднималась с кушетки.
– Знаешь… – начал Гарденер.
– Ох, как все болит! – простонала она. – И мне надо срочно сменить… Неважно. Сколько я проспала?
Джим сверился с наручным циферблатом.
– Часов четырнадцать, может чуть больше. Бобби, твоя новая книга…
– Сейчас. Подожди, я скоро вернусь. Не забудь, что хотел сказать.
Она медленно побрела к ванной комнате, на ходу расстегивая рубашку, в которой спала. Между тем Гарденер успел разглядеть – даже слишком хорошо разглядеть, – как же сильно исхудала Бобби. Это уже не просто потеря веса: от Бобби буквально остались кожа да кости.
Она вдруг замерла, точно почувствовала на себе его пристальный взгляд, и, не оборачиваясь, легко обронила:
– Видишь ли, я все могу объяснить.
– Серьезно? – приподнял бровь Гарденер.
Андерсон долго не появлялась из ванной комнаты – гораздо дольше, нежели требуется, чтобы сходить в туалет и сменить тампон, а Гарденер не сомневался, что она нуждалась именно в этом. У нее на лице так и было написано: «Опять эти муки!» Джим прислушался, но не услышал, чтобы из душа лилась вода. Ему вдруг стало не по себе. После пробуждения Бобби выглядела вполне вменяемой, однако так ли это на самом деле? В голову полезли непрошеные картинки: Бобби, изворачиваясь, будто змея, выбирается через маленькое окошко и с диким хохотом, в одних голубых джинсах, бежит прямо в лес.
Левая сторона головы начала слегка пульсировать. Прижав ладонь к старому шраму на лбу, Гард подождал еще пару минут, поднялся и направился к ванной. Он почти бессознательно старался не издавать при этом ни звука. А вдруг Бобби не удирает от лишних расспросов через окошко, а преспокойно вскрывает вены одним из его же бритвенных лезвий, чтобы уж наверняка никогда ничего ему не объяснять?
И все-таки лучше сначала послушать. Будет за дверью нормальный утренний шум – Джим пойдет на кухню и сварит кофе. Может, даже приготовит омлет. А если не будет?..
Напрасно он волновался. Эта дверь не запиралась и всегда была чуть приоткрыта. Если бы Бобби захотела, чтобы все двери плотно захлопывались, ей пришлось бы, помимо прочего, выравнивать всю северную часть дома. Хотя… возможно, и этот пункт был в ее ближайших планах.
Итак, через щель он увидел Бобби, застывшую перед тем же самым зеркалом, у которого недавно стоял Гарденер, – только с тюбиком зубной пасты в руке… Причем с неоткрытым. Андерсон напряженно, будто загипнотизированная, всматривалась в отражение. Губы у нее были растянуты, зубы – обнажены.