Вдоль спины пробегает холодок, когда я вспоминаю все причины, по которым не легла вчера спать нормально. Ох, и устрою я разгоняй Миленке! Ох, она у меня и попляшет! Сразу, как выясню у неё, что за мужчину видела ночью. Она могла бы и предупредить о приезде ещё одного гостя!

Конечно, при свете дня я мгновенно забываю все вчерашние мысли относительно того, что это может быть какой-то случайный человек. Да кто проберётся в полный дом народу, когда таунхаус под литерой А пустует?! Очевидно же, что это Миленкин знакомый!

Памятуя о ночном столкновении, я сразу запираю обе двери ванной и привожу себя в порядок. Долго расчёсываю волосы, пытаясь победить «взрыв на макаронной фабрике», но бросаю это гиблое дело и заплетаю копну нелепых кудряшек в две плотных косы.

С сожалением смотрю на свой скудный гардероб и натягиваю леггинсы и толстовку. Смазываю губы кремом и иду вниз.

Ещё с лестницы вижу Милену, которая сидит на барном табурете, держась за голову. Самодовольно думаю, что подруга перепила шампанского и мучается теперь от головной боли, а сейчас я ещё и взбучку ей устрою, за то, что бросила меня в бане раздетую и позабыла рассказать о соседствующем на этаже госте!

Но все слова застревают в горле, когда я слышу её жалобный стон:

– Ай, папа! И так голова раскалывается, ещё и ты нашёл время для своих нравоучений!

Стоп! Папа?!

– Помяни моё слово, твой разгульный образ жизни однажды выйдет тебе боком!

Когда я пропустила в её разговорах, что здесь будет её отец?

– Пап, ну я прошу тебя! – стонет Милка, поворачиваясь на стуле и замечая меня. – О, Глаш, привет! Иди пить кофе.

Сдерживая претензии в адрес подруги до лучших времён, я захожу в кухню, навешивая улыбку на лицо. И она тут же гаснет, стоит мне только наткнуться на взгляд ледяных глаз.

А этот тип что здесь забыл?!

– Аглай, знакомься, это мой папа, Илья Александрович Лютаев. Папуль, это моя любимая подруга Глаша, я тебе много про неё рассказывала, а теперь наконец и показываю.

Мне с огромным трудом удаётся удержать челюсть на месте. Она то и дело норовит упасть на пол, да там и остаться.

Сейчас, при свете дня, я пялюсь на типа в тех же штанах, в которых он был ночью. С той же бородкой и дурацкой причёской. В тесной, словно на размер меньшей, белой футболке.

А он пялится на меня.

Мне хочется рассмеяться, словно от удачной шутки.

Разве он может быть отцом Милены? Вот этот качок с кубиками пресса? С выпирающими венами на бицепсах? С выбритыми висками? С небольшим хвостиком? Вот он – отец моей Милки?!

С моих губ слетает тихий смешок, и он поджимает губы, недобро сверкая взглядом.

– Приятно познакомиться, Аглая, – говорит он, отворачиваясь к сковороде, на которой шкварчит десяток яиц. – Присаживайся к столу, завтрак уже готов.

– Спасибо, – смущённо киваю я его спине. – И мне… приятно.

Я устраиваюсь возле подруги, вопросительно глядя на неё. Милка закатывает глаза и шипит сквозь зубы: «Потом объясню», а мой взгляд возвращается к спине её отца.

Под тесной футболкой перекатываются литые мышцы, чрезвычайно занимая моё внимание. Вот он тянется вверх, чтобы достать с полки тарелки, подхватывает снова лопатку, берёт в руки сковороду, делит глазунью на порции. Поворачивается, и я очерчиваю взглядом стальную грудь, широкие плечи, крупные бицепсы, трицепсы и прочие “цепсы”. Выставляет тарелки на стол перед нами с Милкой, и я отмечаю длинные ровные пальцы с ухоженными ногтями, широкие кисти рук, сугубо мужские, с выпирающими венами, которые, замудрённо переплетаясь, тянутся по рукам, покрытым светлыми грубыми волосами, и исчезают под белым хлопком.