– Или присовокупить к правам удовольствие, – сказал отец Филип, – Или отсовокупить удовольствие от делания детей. Выбрать что-то одно – и претворить в жизнь!
– Как же так… – растерялся Тихон, – Как можно отсовокупить удовольствие от совокупления… И получившееся претворить…
– Так, проехали, – вынес вердикт дядя Архип, – А то, кажись, кое-кого вредного пора отсовокупить подальше, пущай там умничает!
Иногда дядя Архип начинал крестьянствовать в речи, размашисто запуская в словесное поле всякие там «пущай», «надысь» и «давеча». Обычно после такого запуска следовал мордобой, поэтому публика напряглась.
Скромная паутинка, украсившая собой угол, колыхалась туда-сюда, подчиняясь невидимым воздушным течениям. «Надо же», подумал Тихон, «Стоишь тут, напрягаешься, а вокруг течет воздух. Вокруг целая река из смеси газов, броуновская суета молекул, переливы паутинок, сверкание пыли, мельтешение солнечных зайчиков, тени на обоях рисуют свой загадочный мультик, отвалившийся от стены плинтус просится обратно – но прибить некому. Некому, потому что публика напряглась. Публика зависла в ожидании то ли ответа на вопрос, то ли начала драки. Ожидания публики важнее, чем ожидания плинтуса? Ну а каковы мои личные ожидания, я ведь тоже публика: мы с плинтусом оба ждем, когда нас прибьют».
Это было неприятное откровение, которое следовало быстро запихнуть под диван.
– Надо жить сильными событиями, которые нельзя отменить, – произнес Тихон, – Например, продал квартиру и уехал в деревню, и это не отменить. Вся жизнь – это сильное событие, которое не отменить, которое уже есть. А водительские права… это так себе событие, оно для кого-то локально сильное, но совсем никакое в масштабах вселенной.
– А ребенка сочинить есть событие сильное, – догадался вслух дядя Архип, – Которое не отменить.
Несмотря на амплуа тупицы, дядя Архип играл в тройке важную роль. Он озвучивал неозвученное. Иногда еще доедал недоеденное, допивал недопитое, и за всех досыпал в воскресенье. Несомненным бонусом шла возможность открывать голосовое отверстие в любой момент, не считаясь с готовностью публики слушать.
– Почему не отменить? Все можно отменить! – встрял неожиданно отец Филип, – Права можно отменить: прийти в милицию и сдать. Да и ребенка можно отменить: оставить в роддоме, или подарить цыганам, к примеру.
Все с жалостью посмотрели на отца Филипа и посетовали, что когда он родился, в Сиреченске не стоял табор. У отца Филипа, в отличие от дяди, не было индульгенции на процесс извержения слов, с отца Филипа был спрос. Более того, отец Филип вроде как слыл в тройке интеллектуалом, почти равным по силе самому Тихону. К мнению отца Филипа обращались, ожидая умных слов и разрешения вопроса. Но иногда мнение не успевало за ситуацией, превращая оную в сумбур и кашу.
– Не умничайте, отец Филип, – нежно попросил Тихон, – Отдать и отменить – не одно и то же. За ребенка вы потом долго платите, даже расплачиваетесь, разве не так? Ребенок – это аванс от Господа, кредит от жизни… э-э, кажется, я тоже умничаю. Ох и заразны же вы, отче!
– Заразительны, Тиша, заразительны, – поправила друга Маруся, – Да все вы тут… Яичница стынет, господа!
Кусочек
Когда в очередной раз выбило пробки, Тихон угрюмо направился к расположенному в коридоре щитку. Отсутствие окна создавало в этом преддверии мистический полумрак, и банальная пропажа электричества выглядела таинственно и печально.
– За что, Господи, – бормотнул Тихон без тени вопроса.
На самом деле его развлекало это маленькое приключение, потому что предыдущие полтора часа жизни были вообще ни о чем. Тихон проговорил «за что», но на самом деле был благодарен Создателю за подарок.