- Он переросток какой-то! Я меньше его намного, это нечестно и… - с жаром заявляю, собирая в кулак всю свою отвагу, чтобы поднять глаза.

Отец только этого и ждал. Он знает, что я не смогу промолчать — говорит, что дерзость моя от матери досталась. Когда он бесится не так сильно, чтобы не боятся обнажить свою уродливую личину, орет в пылу страсти, что кровь у нее дурная. Мне по наследству перешла.

Я его за это ненавижу еще больше, а пока мне прилетает удар. Сильный настолько, что я падаю на пол.

Жжет. Разбитую губу сильно припекает, а ладони саднят. Но только не смей рыдать! Если он увидит такое проявление слабости — мне не жить просто. Мало того, что накажет, так еще и запрет.

Нет. Не хочу сидеть в клетке — это невыносимо.

- Ты понимаешь, за что я тебя ударил, Алан?

Потому что ты мудак конченный — так я думаю, а сам только киваю и выпаливаю.

- Потому что я оправдывался.

- Именно так. Ты не имеешь право искать своим косякам оправдание, мальчишка! Мой сын должен рвать всех! Крупнее он? Больше тебя?! Это не имеет никакого значения! Ты должен быть первым.

Я много кем должен быть. Список настолько огромный, что я не успеваю запоминать одно, как появляется еще, и еще, и еще. Прости, наверно нужно завести том побольше, чтобы ходить за тобой и записывать, мудак.

- Выбирай.

Передо мной на столе лежит два предмета: острые, как кинжалы розги и толстый ремень. Уже в семь лет я прекрасно понимаю все законы аэродинамики, ну как понимаю? Горький опыт. Розги только выглядят более безопасно, а на самом деле бьют гораздо хуже ремня, потому что тоньше. Они ведь действительно проходятся по коже, как лезвия ножа и рассекают ее также просто, как нож масло. Лучше выбрать ремень — разумней, казалось бы, но опять мимо. Тут срабатывает другой навык, а именно психология — я отлично понимаю, что отец взбесится, если я укажу на ремень. Очередное проявление слабости ведь, пытаться сберечь себя от боли. Он будет хлестать меня ремнем до кровавых кровоподтеков, пока в глазах двоиться не начнет, после еще затолкает в карцер — нет. Я выбираю розги, и да, попадаю в цель. Отец доволен. Он слегка улыбается мне, проводит пальцами по кнутам и кивает.

- Молодец. За бесстрашие снимаю с тебя три удара. Пошли.

Экзекуция назначена на внутренний двор дома, который построен по принципу колодца, как в Италии. Я помню. Я там был два года назад — самый лучший отпуск, потому что его не было. Только я и мама.

Надеюсь, что она еще не вернулась домой с похода к врачу. Надеюсь, что она этого не увидит…

- К столбу.

Приказ холодный и ровный, а я не пытаюсь сопротивляться или умолять — без толку. Мои братья и сестры смотрят, никто не заступится, все боятся. Они ведь знают, что будет хуже. И мне, и им. Отца в нашем доме, да и за его пределами, боятся, как огня. Он жестокий человек, иногда даже неоправданно жестокий. Мы, как семья, в курсе лучше остальных — это ведь наказание самое строгое, быть его сыном.

Я подхожу к высокому столбу, что перемазан кровью, и обхватываю его руками. Смотрю на Идриса, но сразу опускаю глаза — не хочу, чтобы он переживал. У меня не один старший брат, сегодня здесь их трое, но только он наполнен до краев этим искрящимся состраданием. Я его только здесь и люблю, если это можно так называть. Всех остальных презираю. Они меня тоже. В стенах этого дома любви в принципе нет, как и в этой семье.

Смотрю на небо. Наверно, когда-нибудь я стану большим и сильным, никто меня не прикует толстыми цепями, как собаку, а пока все иначе. Помощник отца защелкивает замок, а сам повелитель объявляет.