Вытаскиваю телефон. Два нажатия, идет гудок. Умар снимает почти сразу.

- Да?

- Поднимись ко мне.

Отбиваю звонок и говорю уже ей.

- Иди одевайся. Прокатимся кое куда.

- Не поеду я с тобой никуда!

- Поедешь. Единственный способ уйти наконец-то от темы с «избиемнием» — дать тебе сатисфакцию.

- Ох, что ты говоришь?!

- Приковать себя не позволю, - игнорирую ее сарказм, - Но да, дорогая. Ты получишь то, чего так хочешь.

- Очень честно. Меня об условиях никто не спрашивал!

- Это не обсуждается.

- А что…так можно было?! Сказать и…

- Да, твою мать! Можно было сказать, и ты об этом знала! - не выдерживаю и повышаю на нее голос, но потом резко отворачиваюсь и беру себя в руки, шепчу, - Не волнуйся, все будет честно и равносильно.

- Я…

- Алан? У тебя все...

Умар заходит в квартиру с пистолетом наперевес, чем отбивает у Есени все желание продолжать. Она хоть и храбрится, но оружие ее пугает, и это нормально для кого-то нормального. Не все же росли с настоящими автоматами вместо игрушечных и пулями от ружей вместо сосок. Нет, она не такая, как я. Она более целая, и слава богу.

- Умар, ты остаешься с девочкой. Если проснется, уложишь ее спать. Иди одевайся, Есеня. Ничего откровенного.

- Ты указывать мне будешь...

- Сейчас. Или я тебе помогу, но тогда пеняй на себя.

Она меня в этот момент прямо таки испепеляет взглядом, но спрыгивает с тумбочки и идет в сторону спальни — отлично. Давай. Шевели своими чудными ножками.

Я тем временем остаюсь с Умаром наедине. Бросаю на него взгляд, тихо цыкаю и мотаю слегка головой.

- Да убери ты пушку.

- А чего ты хотел?! В прихожей черт голову сломит.

- Не черт… - тихонько улыбаюсь, - Одна дикая кошка. У меня сейчас была первая сцена ревности в жизни.

- Что-то я сомневаюсь.

Смотрю на него и жму плечами.

- Первая, которая мне важна. Так лучше? Которую я запомню…

***

Меня дико бесит, как она вырядилась. Нацепила на себя шелковый топик с тонкими лямками, подчеркивающий грудь и отсутствие белья, короткую юбку, чтобы каждый видел насколько длинные у нее ноги, все это дело приправила высоченными шпильками. Сучка. Знает, что меня бесит, когда на нее смотрит — все специально, все от вредности, все, чтобы уколоть. Чертова баба. Нет, не так. Чертова баба!!! Вот это ближе к сути, но вступать с ней в конфронтацию? Дать повод избежать поездки? Хрен тебе. Ты будешь смотреть, раз продолжаешь повторять, что ты для меня груша для битья — это ведь не так. Я знаю, что ее не ударю никогда по-настоящему. Как мужчина может ударить женщину. То, что было — отголосок моего становления, я просто иначе не умею. Проигнорировать нарушение запрета для меня, как проигнорировать условный, плотно выработанный рефлекс — невозможно. Я себя за это ненавижу, но по-другому тогда не умел. Сейчас тоже. Мне во многом приходится ломать себя. Изменения идут со скрипом, сложно, даются так тяжело, как ни одна штанга не давалась, но я изменюсь. Ради нее — потому что ради нее стоит того.

Она стоит всего.

Только сбежать от воспоминаний сложно, и пока мы едем, меня накрывает с головой…

7 лет

- …Ты нарушил мой прямой приказ, сын.

Этот тон каждый раз продирает меня до костей. Внутри дрожь, а я парализован будто ужасом. Глаз боюсь поднять, вдохнуть еще больше. Мне бы хотелось раствориться, быть сыном кого угодно, но не его.

Отец никогда не кричит. Он вообще редко повышает голос, но это даже хуже. Лучше бы орал, лучше бы крушил все вокруг, чем говорил так холодно и спокойно. Потому что за этим кроется еще большая ярость — маски имеют свойство покрывать больше слоев, ведь это правда…А я не могу заткнуться. Надо молчать, нельзя отвечать и вестись на провокации, но я ведусь. Потому что это несправедливо! Это так нечестно винить меня в том, что я меньше раза в два своего оппонента.