– Я буду работать над своим проектом.

– На здоровье. Работай. А образование?

– Нет! – гордо заявила наша Жанна Д`Арк и вздернула носик.

Артур посмотрел на меня, я, вздохнув, на него.

– Значит, тебя вынесло не с зеленых волос.

– Почему? – вздохнула я. – Косу до слез жалко.

Артур повертел в руках бокал, нахмурился. Отставил. И посмотрел на дочь так, что она разом подтянулась и встала по стойке смирно. Вот уж таких талантов я за ней не замечала. Может, благотворное влияние нового директора?

– Ты учишься и получаешь образование. Лучшее из возможных, а это значит – классическое! И параллельно работаешь над своей сольной карьерой. Педагогов мы с матерью тебе подберем. Думать про классику что тебе угодно – это на здоровье. Никто не запрещает. Но остаться неучем и подбирать три блатных аккорда в ля миноре – не твой путь.

Лицо Кати расплылось в блаженной улыбке. Она закивала, явно предвкушая нечто великое.

– Но, – поднял палец Артур. – Скрипка, наряду со всем остальным – у тебя по-прежнему четыре раза в неделю. И, Катя… ты понимаешь, что лучше не халявить.

– Папа! – возмущенной сиреной взревела дочь, – как ты можешь!

– На этом все, – оборвал ее возмущение Артур.

Я ожидала скандала. Взрыва. Мятежа с элементами пугачевского бунта и показательного бросания скрипки в набежавшую волну. Но… дочь очаровательно улыбнулась. И сказала:

– Хорошо, папа.

– И классический вокал! – добавила я, чисто чтобы проверить реакцию. Не подменили ли нашу бунтарку.

– Люблю тебя, мама, – радостно просияла дочь. Чуть помолчала, любуясь нашими офигелыми от такой покладистости лицами, и добила: – А Маша занимается с Пал Федорычем. Можно я с ней? Вот как раз сегодня у нее урок…

Артур взглядом спросил у меня разрешения и кивнул:

– Хорошо, иди. Я с ним договорюсь.

Мы дождались, пока Катя проверещит свое «Й-йес!» и убежит, едва сунув ноги в угги и прихватив дубленку.

– Катя, шапку… – прошептала я, понимая всю тщетность попытки достучаться до ребенка, летящего на крыльях вдохновения.

Ответом мне была хлопнувшая дверь. И забытая перед зеркалом шапка. Как всегда.

– Это адское терпение надо, Ань. И как ты это выносишь? – жалобно спросил Артур.

Я несколько нервно рассмеялась.

– А у тебя хорошо получилось. Лучше, чем у меня в последнее время.

– И ты что, серьезно думаешь, что дочь кинется заниматься скрипкой, как ей сказано было?

– Нет, конечно. – Я вздохнула. Что-то сегодня вечер вздохов. – Но что с ней делать?

– С Олесей посоветоваться, учитель все-таки. Ты знаешь, ее Томбасов нанял, чтобы из нас человеков сделать.

Я кивнула. Судя по тому, что я наблюдала, ей это вполне удалось.

Мы в уютном каком-то молчании выпили коньяк. И я вдруг так легко, так естественно оказалась у Артура на коленях. Прислонилась к надежному плечу, вдохнула сумасшедше родной и вкусный запах. Скользнула носом по его щеке, укололась о розовый мохеровый шарф – и осторожно стянула его.

В молчании.

Настороженном, недоверчивом и полном надежды молчании.

А он легонько коснулся моего затылка – так привычно и правильно зарылся в волосы длинными чуткими пальцами, легко прошелся по коже подушечками. Выдохнул что-то невнятно-нежное мне в висок, так что я ощутила его горячее, пахнущее коньяком дыхание…

Бог мой. Я не должна. Мне нельзя. Я же потом…

Все эти здравые мысли были. Но было и еще что-то. Ощущение волшебства, пойманного за хвост. Случайного. Счастливого. Которое никак нельзя упустить, потому что больше оно может и не повториться.

– Аня, – шепнул он, прижимая мне к себе, щекоча дыханием мою кожу и отзываясь внутри меня пожаром, диким низовым пожаром – когда погасить его невозможно, только дать прогореть и надеяться, что я выживу. Потом. Когда прогорит.