«СКОРО».

Они сидели молча. Напротив друг друга. Между ними – альбом, как граница. Алиса не открывала его, но он дышал. Буквально: обложка подрагивала, как кожа над рёбрами. Внутри – чужое присутствие, не имя и не образ, а сущность, которую нельзя вычеркнуть. Что-то внутри не спало. И не давало спать им.

Дэмиен смотрел на неё так, будто в её лице искал трещину. Усталость стояла в воздухе, как сигаретный дым после ночного допроса.

– Она нашла трещину, – сказал он наконец.

– В чём?

– В тебе. В этом месте. В картине. Всё связано. Она не приходит через дверь. Она – сквозняк. Если хоть одна рама неплотно прибита – она уже внутри.

Алиса посмотрела на окно. Рама старая, деревянная, краска облупилась. Закрыто. Зашторено. И всё равно дуло. Лёгкий ветер трепал кончики её волос, как будто кто-то дышал с другой стороны.

– Я не понимаю, – сказала она. – Почему именно я? Почему не кто-то другой?

Он молчал. Долго. Пальцы скребли по краю стола. Дерево поскрипывало, словно пыталось ответить за него. Его взгляд не касался её – он смотрел сквозь неё, в что-то, чего она не могла видеть. Или не хотела.

– Ты не просто человек, Алиса. Ты – след. Эхо. Как нота, прозвучавшая в пожаре. Виктория слышала её, когда всё уже обрушилось. Ты – то, что осталось. А она ненавидит остатки. Потому что они напоминают, что было настоящее.

Тишина повисла тяжёлой простынёй. Электропровода гудели. В старой гостинице будто жила другая жизнь, где всё повторялось снова и снова. Шорохи. Скрипы. Вздохи. И их двое – будто на сцене, где зрителей нет, только холод.

– Если я часть картины… – начала Алиса, – значит, она может меня переписать?

Он взглянул на неё. Резко. В его лице промелькнуло что-то похожее на испуг.

– Нет. Но она может стереть.

Алиса встала. Медленно, как будто двигалась во сне. Подошла к зеркалу. Её отражение было тусклым, как будто между стеклом и её телом – слой дыма. В её зрачке – отблеск пепла. Едва заметный, но он был. Тот самый, что остался на балконе с женщиной в красном пальто.

– Я её видела. В детстве. Один раз. До всего. Когда мама ещё была жива.

– Где?

– В мастерской. У нас было большое зеркало, почти во всю стену. Я рисовала, а потом заметила, что отражение двигается не так. Я замерла. За мной стояла женщина. Высокая. Волосы тёмные, как уголь. Она держала кисть. И писала меня. Я не могла пошевелиться. Как в оцепенении. Когда она закончила – я проснулась. А потом у мамы начались боли. И запах гари. В доме. Хотя ничего не горело.

Дэмиен встал. Подошёл ближе. Он не коснулся её. Только стоял, как свидетель на похоронах чего-то невидимого.

– Это не сон. Это было первое соприкосновение. Она давно тебя выбрала.

– За что? – голос Алисы был хрупким. Почти детским.

Он отвёл взгляд. Медленно. Будто боялся того, что скажет вслух.

– Потому что ты можешь её закончить. И уничтожить. А значит – ты угроза.

Алиса протянула руку и коснулась зеркала. Стекло дрожало под её пальцами, как дыхание. Оно было тёплым. Слишком тёплым. Как будто дышало в ответ. Изнутри. Внутри промелькнула вспышка. Тень. Её отражение исчезло. В зеркале – пустая комната. И кровать. Вся в золах. Подушки сгоревшие. Одеяло рассыпалось в прах. И рядом на полу – контур тела. Её тела. Как на месте преступления.

– Она ждёт, чтобы я сгорела, – прошептала Алиса.

– Нет, – сказал Дэмиен. – Она ждёт, чтобы ты сдалась. Сама.

Стук в дверь. Глухой. Один. Потом второй.

Звук был не громкий. Но в этой тишине – как выстрел. Они оба замерли. Тени на стенах перестали двигаться. Время остановилось.

– Ты кого-нибудь ждала? – Дэмиен говорил еле слышно.