Вместо того чтобы бежать в столовую, остался в комнате и, перелистывая учебник одной рукой, другой вынимал крупные косточки из мякоти, да еще поглядывал в конспекты.

На первом уроке мадам Луанир опять вызвала меня к доске, но злобствовать не стала. Только указывала на неверный наклон, вздыхала и размахивала перед носом (моим, конечно же) прилежной тетрадью веснушчатой Хильдеры, обладавшей изумительным почерком.

Аверские выражения я записывал в родной транскрипции, чему преподаватель, случайно глянувший через плечо на конспекты, не удивился.

– Студиоз Вопет, – вздохнул он. – Вы и раньше не были примерным учеником, но хотя бы могли ответить: да, нет, не знаю, не понимаю. А теперь? Вам остается лишь выписывать из учебника слова в тетрадь и зазубривать их. А потом, позже на консультациях попытаюсь объяснить вам грамматику…

Если он думал, что откажусь – не дождется! Мне теперь, кроме академии, и податься-то некуда. Так что буду зубрить. Ощущение беспомощности и бездомности, что испытал, очнувшись в незнакомом месте, до сих пор преследовало меня и снилось в тревожных снах. Поэтому я упрямо следовал клятве – научиться чему-нибудь полезному.

На почвоведении, как ни удивительно, после упорного штудирования учебников, начал понимать какую мысль долговязый магистр Зорен пытается донести и отвечал на вопросы.

Так три лекции для уставшего от безделья студиоза пролетели быстро и даже плодотворно. Однако время неумолимо приближалось к обеду, а затем и к практике.

Идти в столовую с общим потоком побоялся. В моей группе меня игнорировали, а вот из других – нападали исподтишка. Поэтому лишь выждав время, перед самым окончанием обеда, забежал, чтобы быстро перекусить. Но подойдя к раздаточному столу, заметил: в одном конце столовой и другом – дальнем, восседают преподаватели.

– А чего это они? – спросил у раздатчицы.

– Нововведение, – пробурчала она, недовольно поджимая губы. – За порядком следят. Кто-то пожаловался ректору, что за студиозами нет надзора.

– Ого! – вырвалось, и я тут же спохватился, что нельзя показывать радость.

– Еще какое ого, – вздохнула девушка. – Они сидят, на нас глядят, а мы перед ними стоим, боимся присесть. Ноги болят! Так что теперь можешь приходить хоть одновременно с утренним звонком, без разницы.

– Сочувствую, – пролепетал и, схватив поднос с тарелками, ринулся к столу, стоявшему у самого носа незнакомого белобрысого магистра. Он высокомерно оглядел меня, но мне смущаться было некогда. Быстро, почти не чувствуя вкуса, съел суп-пюре рыжего цвета, запил сладким компотом, кусок пирога положил в сумку и побежал относить грязную посуду. Зато к первому звонку успел добежать до комнаты, схватить плащ и вовремя явиться в общий зал, где студиозы должны были собраться перед началом практики.

Некоторые ученики толпились в центре зала около преподавателя и донимали его расспросами. Другие сидели на скамейках, рядом со сгруженными вещами. Когда я в расписании увидел пометку, что приходить обязательно тепло одетыми, подумал что шутка, однако плащ прихватил. И теперь, прижимая его к себе, стоял поодаль и, вглядываясь в одногруппников, ждал начала урока.

Вот кривозубый Вейк с лошадиным лицом и мерзким характером подобострастно заглядывает в глаза Сьену и согласно кивает головой. Наверно, ради внимания готов толстяку в комнату принести конспекты, лишь бы выслужиться. Вот зануда Керн, вечно унылый и недовольный, заходит с другой стороны и перетягивает внимание Сьена на себя…

«А ведь Вейк и Керн – друзья!» – усмехнулся я, размышляя, что мне такая дружба не нужна. Я уже почти привык к одиночеству и даже начал находить в нем пользу. Возможно, это самообман, но сносить насмешки, лишь бы иногда быть замеченным, не хочу. За подобными мыслями не сразу спохватился, что собравшиеся оживились, послышались довольные девчоночьи визги.