Ощупал осклизлые склоны ложбины и совершенно отчаялся: на такие при свете дня не взобраться, а в ночи и подавно. Придется дальше шлепать по грязи.

В темноте холодная хлябь противно чавкала, булькала, проникала в ботинки. Я старался не думать о ней и живности, которая наверняка водится в грязюке.

«В карманах пусто, идти некуда. Если еще похолодает – к утру сдохну, и закончатся мои мучения. Интересно, я так всегда жил, или неприятности только начал…ись?!» – поскользнулся и упал плашмя на спину.

Голос писклявый, ломающийся. И ругаться не умею. Лишь жалобно всхлипнул и, клацая зубами, как бродячий пес при ловле блох, пополз дальше.

От страха, обиды и боли совсем раскис. Хотелось свернуться калачиком, немного перетерпеть холод, заснуть навсегда. Но я продолжал брести. Почему? Сам не знаю, наверно, из любопытства и еще теплившейся надежды на счастливый исход.

В темноте шелестел дождь, иногда ухала редкая птица, а когда рядом послышалось тоскливое волчье завывание – я припустил вперед.

Ветки хлестали по лицу. От влаги чесались ссадины, но я гнал, как очумелый. И лишь милость свыше берегла мои глаза от повреждений.

Протяжный, жуткий вой раздался слева…

Быстрее бежать уже не мог. Сердце гулко грохотало, ноги дрожали от бессилия.  Но я так напуган, что пополз в гору, не обращая внимания на треск разрываемой сучьями ткани. Конечно, совсем скоро пожалею, что не сберег единственную одежду, но пока важнее спастись…

Не знаю, чем бы закончилось дело, если бы небо не озарила вспышка. Нескольких мгновений хватило, чтобы я успел разглядеть едва заметную тропку. Хватаясь за соломинку, побрел по ней, надеясь, что выйду к деревушке или другому людному месту, где найду укромный уголок, или наткнусь на высокое кряжистое дерево.

«Если заберусь повыше – волки не достанут, а потом что-нибудь придумаю…» – думая о зверях, я совершенно позабыл, что голодное брюхо и человека толкает на не менее ужасные поступки. Спохватился, лишь когда вонючая рука схватила меня за волосы, и в горло больно уперлось холодное острие.

– Добыча! – зло просипели за спиной, обдав меня смрадным дыханием. Я почти перестал дышать. Нож вонзился сильнее, и горячей струйкой потекла кровь. – Деньги! – Меня с острасткой тряхнули, вырвав изрядный клок и так негустых волос.

– П-путник-ки п-при деньгах п-приюта в лесу н-не ищут, – пропищал противным, дрожащим голосом. Я не пытался дерзить – чутьем понимал: нельзя просто ответить, что у меня совсем ничего нет.

Разбойник бесцеремонно зашарил по моему бедру в поисках кармана. Нащупав злосчастную пуговицу, прорычал:

– А это чего, тварь?!

От его зловония меня затошнило, но после жестокого пинка по бедру, стало не до ароматов.

– Если «перышком» пощекотать – и не то найдем. Пшел, сморкач!

Грабитель грубо толкнул меня, не выпуская из лап моих волос. А для ускорения тыкал ножом в спину.

Пройдя немного, он издал витиеватую птичью трель. В ответ донеслись такие же – и я понял: из логова разбойников ноги не унесу. Конец.

Свернули раз, еще… – и вот деревья расступились, явив поляну с костром и шайкой злодеев.

Мне подурнело до головокружения. Волки милосерднее, чем эти скоты – отбросы в вонючих лохмотьях, немытые, с нечесаными космами, уродливыми, злыми лицами. А во взглядах их читалась жестокость и желание развлечься. Мною!

– О! Хойс, жирную крысу притащил!

– Жирна ли? – усмехнулся старик с белесым глазом. – Самим тесно, да еще обшмыгу притащил!

– Зато говорливый! – хохотнул вонючка. –  Недурно для постной ночки!

– С девками, Хойс, щебечи, а не с обтрепышем!