Через некоторое время, Шишига повернулся к нам и зашипел своим шуршащим голосом.

– Ее зовут Обгоняющая Бурю. И она очень вам благодарна, что вы спасли ее. Теперь у нее перед вами долг. И она хочет вас сопровождать в вашем путешествии. – Удовлетворенно закончил он, будто, не соколиха, а он, Шишига, собрался на подвиги.

А Обгоняющая Бурю с достоинством наклонила свою голову, тем самым, как-бы подтверждая его слова. Мы с Любашей хором выдохнули:

– Ну, ничего себе!!!

А Тимофей чуть дернул уголком губ. То ли усмешка, то ли скупая улыбка. И я задала ему вполне резонный вопрос:

– А ты тоже понимаешь, что она говорит?

Тимофей с минуту разглядывал свои руки. Я уже думала, что ответа не дождусь. Наконец он произнес:

– Я не понимаю слов. Я понимаю ее желания и эмоции.

Любаша посмотрела на Тимофея большими глазами, и выдохнула только одно слово: «Круто!» Я никак не могла определиться, как себя вести в данной ситуации. Для меня соколиха оставалась просто птицей. Опять реальность с трудом просачивалась в мою голову. Я потрясла головой, стараясь примириться с этим, и выпалила:

– Можно мы будем звать ее просто Вася?

Все уставились на меня (и, соколиха в том числе) ошарашенным взглядом. И я принялась сбивчиво мямлить:

– Ну… Вася, Василиса. Обгоняющая Бурю – это как- то длинно. А Василиса, между прочим, в переводе с Греческого означает «царевна». – Вконец смутившись, выпалила я.

Любаня зашипела мне на ухо:

– С какого «греческого»! Они и знать, наверное, не знают, что такое «греческий»! Совсем, подруга, сбрендила!

Я обиженно засопела. Нет, ну а что такого? Тимофея мы же назвали в честь моего кота. А тут все- таки – «царевна».

А Обгоняющей Бурю имя, кажется, понравилось. Потому что, она благосклонно мне кивнула. И, чтоб мне провалиться на месте, в ее желтых глазах мелькнула искорка смеха.

Я на этом не успокоилась. И стала приставать к Тимофею.

– А она понимает, что я говорю?

– Нет, слова она не понимает. Только эмоции и мысли.

– Здорово!! – обрадовалась я.

Всегда лучше, чтобы в коллективе было понимание.

Вздохнув с облегчением, я уселась на пол и предложила всем перекусить. Все дружно меня поддержали. И мы принялись ужинать. Звуки бури доносились из вне, но все уже как- то привыкли к ним, и почти не обращали на них внимание. В домушке стало совсем темно. Лишь отсветы сверкающих молний позволяли увидеть контуры людей и предметов. Шишига завозился в углу, зашуршал, загремел чем-то и вытащил на середину комнаты большую старую бутыль. Внутри бутыли что-то слабо мерцало. Маленькая комнатка озарилась призрачным зеленоватым неровным светом. Любаша проявила любопытство.

– Что это, дедушка?

– Дак, светляки, славница. Старые уже, светят плохо. Мне то свет и ни к чему. Один я тут, зачем мне свет.

Прозвучало это как -то грустно и безнадежно. Мы все солидарно повздыхали об одинокой жизни Шишиги, и примолкли, прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. Буря постепенно умирала. Звуки грохочущей божьей колесницы замирали вдали. Ночь накрывала мир темным одеялом, приглушая все звуки, растворяя звездный свет, размазывая его по черному небу небрежной кистью.

Мы промокли до нитки и сейчас на нас напала крупная дрожь. Посмотрев, как мы с подругой жмемся друг к другу и мелко трясемся от холода, Шишига опять полез куда-то в темный угол и, кряхтя начал что-то искать, ворча при этом себе под нос. Наконец он извлек из кучи какого-то хлама, квадратную бутылку из толстого зеленого стекла. Откупорил ее зубами и, налил в маленький стаканчик немного тягучей золотистой жидкости. Облизал край бутылки и снова закрыл ее пробкой. А стаканчик протянул нам и, велел выпить по глотку. Я осторожно принюхалась к содержимому стаканчика. Пахло медом и какими-то травами. Осторожно пригубила. Вкус напоминал сироп. И я отпила глоток. По жилам пробежала огненная волна. Сердце застучало сильно и размеренно. И, казалось, даже волосы на голове зашевелились. Стало жарко. От тела пошел пар. Было ощущение, что, еще немного, и я взлечу. Я повернулась к Шишиге и спросила: