– Все это – просто какие-то усредненные ни на что не влияющие высказывания… Сплошная философия.

Анисия с изумлением, которое удачно замаскировала выдержкой, переваривала эту отрезвляющую фразу.

– Признайте, что представителям церкви безразлична религия. Им важны только они – их спасение, их духовная чистота и превосходство. А более всего их кошелек, – все же продолжила она в какой-то упертой горячности, которую, даже идя на дно, не пожелала бы пресечь.

– Это недостойно вас. Слишком мелко, – ответил Алеша. – Вы, быть может, даже правы. Как прав в каком-то куске любой человек. Но всей полноты явления вы не видите.

Внутри Анисии что-то защемило. Неправдоподобность, скоротечность мига и небывалая кристальность мыслей, обычно подернутых оболочкой, словно и на них распростер свой яд тошнотворный столичный туман. Который глотал ее слова и превращал их в воду.

В зале суда было душно и шумно – как всегда, Анисия не запомнила деталей, сконцентрировавшись не на стружках событий, а на собственном их восприятии. Молодые люди, каждый на свой лад, показывали свою ученость и тотальное знание деталей дела. Девицы в суженых юбках платьев галдели и не без приязни поглядывали на Алешу. Он, прямой, настырно сжавший губы, сидел перпендикулярно остальным возле своей голгофы.

Следствие велось в невероятной спешке. Большинство причастных к роковому кружку вообще не было допрошено, а разъехалось по свои дворянским гнездам скандалить с отцами, вынувшими их из неминуемой беды.

Анисия, душимая кровью, будто плещущейся внутри ее лица, не смотрела на Алешу, опасаясь встретиться с чистотой и прощением этих понимающих глаз.

– Итак, милостивый государь, – гулко доносилось до нее. – Вы не можете положительно доказать, что не были в тот вечер дома у Аляшева? В тот вечер, милостивый государь, когда вас должны были взять с поличным с агитационными листовками в руках, а вы ускользнули. Но на вас решительно показали. Но ведь не были вы ни в родительском доме, ни в академическом здании, ни у кого-то из ваших приятелей – это подтвердили многократно. Где же вы изволили находиться?

Вот странно – Анисия могла вынуть из храмов своей памяти лишь обрывки каких-то фраз, чтобы уже сейчас дорисовать их, придав им удобоваримую форму. В память, как в бездну, падала жизнь, чтобы зацепить лишь какие-то смехотворные неточности, исковерканные временем и наложившимися следом реакциями.

Уже по тому, что Алеша сам назначил ей свидание перед этим крахом, Анисия поняла, что они зашли слишком далеко. И все ее будущее, которое она планировала годами, подкосилось, что для ее обстоятельной натуры оказалось еще невыносимее, чем грядущая неопределенность на чужбине.

– Подождите меня, – убеждал Алеша, как теперь казалось, почти отчаянно. – Вы мне необходимы.

Было пугающе слышать подобное от этого уравновешенного человека, видимо не способного на бурные проявления чувств. Будто расшатывался устаканившийся мир, живущий по своим непреложным законам. Расшатывался… и далее мог предложить только необрамленный инстинкт. Странным было и то, что именно Алеша не считал вопиющим ни ее стремление к образованию, ни книги, которые она глотала. Напротив, он был единственным, кто вообще спрашивал о том, что она читает. Алеша был слишком утонченным для семинарии, где были чужды ему поповские сыновья. Хотя сам был попович… Анисия никогда не придавала этому факту значения. Зато придавали другие. Особенно Инесса, из кожи вон лезшая, чтобы заштриховать этот факт своего происхождения и никогда не говорившая про своего родного отца.