— Служение Смотрителей в том, чтобы дать случиться тому, что должно. Этра должен погибнуть. Всё, что происходит в мирах, есть замысел Творца.

— Так, может, и то, что я сделал, есть Его замысел? Может, это Творец направил меня в Этру? Может, он создал меня, чтобы я спас этот мир?

— Есть заповедь, которую оставил Творец. Она непреложна. Смотрители не вмешиваются в дела миров, лишь созерцают.

— Я не знаю, кто оставил эту заповедь. Я никогда не видел Творца. Заповедь принесли нам вы. И чтить её требуете вы, в то время как всё во мне протестует. Почему я должен верить вам? Если я создание Творца, то мои действия есть Его замысел. Тогда дайте тому, что должно, произойти. Не вмешивайтесь!

— Заповедь дана Смотрителям, не эфорам.

— Там живые, — выдохнул Максимус. — Люди и нелюди, зверьё, духи. Они хотят жить. Они взывают о помощи. А эти жуткие тени? Они питаются жизненной энергией, они гасят искры, так быть не должно! Как вы можете сохранять спокойствие?

— На всё воля Творца.

— Ах, ну да, что вам до гибнущих миров. Вы же ничего не чувствуете, ведь так?

— Ты слишком долго бродил по мирам, Максимус, и недостаточно созерцал. Ты вовлёкся. Забыл о предназначении, о долге. Заставил позабыть других.

При упоминании о других Максимус напрягся. Аэтернитас. Её не было рядом с ним, не было и среди Смотрителей. Он не беспокоился о себе, уже почти не беспокоился об Этре и его жителях, и пререкался с эфором не пытаясь что-то доказать, а скорее из вредности. Но судьба Аэтернитас по-прежнему волновала его.

— Ты, верно, думаешь, где Аэтернитас? — спросил эфор, будто бы прочитав его мысли. — Почему та, что стояла с тобой плечом к плечу, когда ты совершал преступление, не стоит рядом сейчас?

Не дождавшись ответа, эфор продолжил:

— Покаяние, Максимус, покаяние, столь тобой недооценённое. Аэтернитас, дитя, входи, — его голос разнёсся по всему амфитеатру.

Тонкая фигурка Аэтернитас появилась в верхних рядах. Помедлив, начала спускаться по ступеням. В самом низу она остановилась и поклонилась эфорам так низко, что её великолепные золотистые волосы коснулись тёмных камней пола. Лицо застыло маской. На Максимуса она не смотрела.

— Аэтернитас, истинно ли твоё раскаяние?

— Да, Великий эфор.

— Отрекаешься ли ты от дел мятежника?

— Да, Великий.

— Готова ли ты подкрепить своё покаяние делом?

Она всё же бросила быстрый взгляд на Максимуса, замешкалась, но, когда ответила, голос её прозвучал твёрдо.

— Да.

Эфор удовлетворённо кивнул.

— Решение Совета таково: презревшему заповедь — наказание небытие. Максимус! Ты приговариваешься к развоплощению.

По рядам Смотрителей прокатились возгласы ужаса. Они были бессмертны. Они не могли умереть ни от старости, ни от клинка, ни от заклятия; не могли сгореть, утонуть, задохнуться или прервать свою жизнь любым иным способом, что уничтожил бы других созданий Творца. Одно только развоплощение в Великой Бездне могло прекратить их существование.

Максимус и сам оторопел. Высшая мера, конец всего. Кто бы мог подумать…

— Аэтернитас! Ты тоже презрела заповедь, но раскаялась. Покаяние открывает пути, неведомые гордыне. Докажи же свою верность. Исполни приговор Максимуса — и будешь прощена и восстановлена во всех правах Смотрителя.

— Да, Великий эфор, — она снова низко поклонилась.

Максимусу показалось, что у него гора упала с плеч. Он с трудом смог сохранить бесстрастное выражение и скрыть улыбку. За себя он не боялся, но Аэтернитас не должна отвечать за его дела. Она изначально была не в восторге от идеи спасать Этру, а он её уговорил. И, когда эфоры взяли их под стражу, больше всего он боялся, что Аэтернитас начнёт геройствовать и наделает глупостей, но благо ума в ней было не меньше, чем красоты. Ему уже не помочь: нет силы, способной сокрушить эфоров. А вот ей умирать совершенно незачем.