Они миновали клумбы с пёстрыми облаками гортензий и пышными бутонами роз, заросли вейгелы, аллею душистого жасмина и остановились у птичьей купальни. Понаблюдав за троицей взъерошенных воробьёв, резвящихся в резной чаше, Альба наконец снова завела разговор:

— Я никогда раньше не убивала, — проговорила она, отведя глаза куда-то в сторону, — я отняла жизни и всё равно не смогла защититься. Выходит, отняла напрасно.

Она провела ладонью по краю чаши. Пичуги, к удивлению Сергоса, не испугались, более того, один из воробьёв оказался смелым настолько, что вспорхнул на руку Альбы и начал отряхиваться.

— Ты защищалась, — Сергос выделил голосом второе слово. — И не стоит себя корить за то, что избавила мир от пары зверей, язык не поворачивается называть их людьми. В землях Гардена их бы всех повесили.

Альба дёрнула рукой, и воробей всё же улетел. Взглянула на Сергоса, прищурилась.

— Пойдём дальше? — предложил он, чтобы немного отвлечь её от тягостных мыслей.

Она убрала выбившуюся прядь волос за ухо и кивнула.

Жасмин по бокам тропинки сменили карликовые краснолистные яблони. Пока Сергос придумывал, что бы такого рассказать, Альба заговорила сама:

— Это ещё не всё, — она снова закусила губу. — Мне понравилось. Когда они горели, я чувствовала себя такой сильной, такой могущественной…

Сергос вспомнил, как сам впервые использовал магию в бою. Это же был и единственный раз, когда он отнял жизнь.

В то лето он путешествовал по Рийелю. С телохранителями, всё как полагается. На тракте они наткнулись на разбойников, грабивших торговый обоз. Охранников торговца те уже убили и теперь измывались над ним и семьёй. Сергос потребовал прекратить, слов разбойники, конечно же, не поняли, завязалась драка. Люди Сергоса быстро скрутили троих, но четвёртый успел рвануться к жене торговца, закрыться ею и приставить клинок к беременному животу.

Телохранители не могли подобраться к нему, не рискнув жизнью женщины и нерождённого ребёнка, мерзавец прекрасно это понимал.

Сергос не выдержал — он дёрнул из воздуха двух сильфов и задушил подонка прежде, чем тот успел опомниться. И… Сергос ни капли не жалел о том, что сделал.

— Битва пьянит, — сказал он Альбе. — Обычные ощущения. Просто ты испытала это впервые.

Альба прерывисто вздохнула.

— Отец всегда говорил мне, что мы должны быть снисходительны к простым людям, что большая сила рождает большую ответственность.

— К людям, Альба, к людям, — Сергос поднял указательный палец. — А это звери. И они недостойны ни жалости, ни снисхождения.

Перед ними раскинулась рукотворная вересковая пустошь, пурпурно-розовая, благоухающая горьким мёдом. За ней начинался лес.

Альба остановилась, перемялась с ноги на ногу.

— С ними был маг…

Сергос остановился тоже.

— Наличие мага в шайке бандитов дарует им индульгенцию и делает все их поступки достойными?

— Нет, но…

— Я всё время напоминаю об этом Марису, — Сергос заглянул ей в глаза, — и сейчас скажу тебе — Дар не отмечает лишь достойных людей. Подлец тоже может обладать Даром и использовать его во зло.

— Когда он надел на меня браслеты, то сказал, что спасает меня и мир от меня, — растерянно проговорила Альба. — Весь его облик был каким-то странным, была в нём какая-то неправильность…

— Альба, я повторюсь, тебе не за что себя винить и нечего стыдиться. А маг, готовый надеть на собрата браслеты, помогая бандитам и при этом приговаривая что-то о спасении, ну что о нём говорить? — Сергос развёл руками. — Причины его поступков явно нужно искать в нём самом, а не в тебе. Или, может быть, — он прищурился, — они вовсе не бандиты, а воины в белых одеждах во главе со светлым магом и действительно пришли избавить несчастных людей от страшной ведьмы, которая поутру ест детишек, а вечерами соблазняет добропорядочных мужей?