Это сделал он. Это сделала я. Мы вместе сделали что-то такое, что делает меня живой. Ненадолго. До тех пор, пока в дверном замке не поворачивается ключ.

– Дорогая, я дома! – слышу я низкий рокочущий голос. От него влажнеют и текут многие женщины. Только от звуков его голоса они готовы расставить ноги, потерять голову, отдаться.

В фантазиях они представляют, как он их имеет, трахает и тибидохает. Жаль, что их фантазии никогда не воплощаются в реальность. А если и воплощаются, то не с ними.

Он стоит в проёме дверей. Высокий, поджарый, красивый. Мужественное лицо, лёгкая небритость на мощной челюсти. Густые брови, дизайнерская причёска, отлично пошитый костюм. Он меряет меня взглядом. Задумчиво, словно думает, что бы ему со мной сотворить эдакого.

– Здравствуй, Алексей, – говорю я и даже не пытаюсь выдавить улыбку. Делаю шаг ему навстречу и прикасаюсь губами к колючей щеке.

9. 9. Рина

Я звала его только так – Алексей. Никаких Алёш, Лёш и прочих уменьшительных имён. Мужу это не нравилось. А мы делали лишь то, что нравилось ему. Спорить, доказывать, возмущаться – легче стену головой пробить. Впрочем, он мог помочь. Со стеной и головой. И со многим другим – тоже.

– Катерина, – он звал меня тоже только так, а не иначе. Изредка – Катюша, когда у него хорошее настроение, что бывает весьма редко, – ты зачем изменила причёску? Мне не нравится. Почему ты меня не спросила, прежде чем садиться в кресло к парикмахеру?

Он дома. Он хозяин. Он хочет трахаться. А поэтому ищет повод до чего бы ему доебаться. Его целых два дня не было. Срочно нужно спустить пар. Причёска – чем не повод?

– Может, ты ещё и по любовникам бегала? – раздражается он, начиная вырисовывать в своей башке всякие будоражащие его картины.

– Конечно, – отвечаю спокойно – не выдержала. Мне бы промолчать. Нарываюсь. Возмутительное неповиновение. – По лицу только не бей.

Это предупреждение. Красная метка. Черта, за которую ему нельзя переступать. И лучше об этом сказать сразу, пока он ещё не разогрелся.

Он хватает меня за руку и дёргает на себя. Дышит тяжело и возбуждённо. Смотрит мне в лицо. Внимательно. Разглядывает. От него ничего не ускользает.

– Ты опять кусала губы, – это из разряда «ты без спроса сходила к парикмахеру».

В этот раз губы мне кусал некто другой, но лучше Алексею об этом не знать. А то рискую не дожить до следующей фразы.

– Когда ты перестанешь противиться, Катерина?

Никогда. Я ему нужна, пока сопротивляюсь. Хотя бы немного. Чтобы он потерял интерес, наверное, нужно покориться и стать по-настоящему безвольной, но я не рискую. Пока я ему интересна, у меня есть шанс получать желаемое.

Я опускаю глаза. Лучше ему не видеть, что в них. Но у Алексея на этот счёт собственное мнение. Он всегда поступает лишь так, как ему стукнет в голову.

– Я прошу смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю. Разве я многого прошу?

Он хватает пальцами меня за подбородок. Морщусь, но больше ничего не говорю. Завтра там будет синяк, но одним больше, одним меньше – критической массы отметин на моём теле это не изменит.

– Ты всегда поступаешь мне наперекор. Специально, чтобы позлить.

Специально злится он. Но внешне остаётся властным холодным засранцем. Со стороны, наверное, смотрится круто: высокий, плечистый, ноги широко расставлены. Костюм и туфли брендовые, тело в тренажёрке отполированное. Там и кубики, и бицепсы с трицепсами на месте. Там и агрегат приличных размеров. Большой и толстый.

Возможно, было бы проще, если б Алексей был мерзким пузаном, как последний муж Веточки.