— И что ты тут делаешь?
Потруднее вопроса не мог придумать? Стою. Жду. Молчу.
— Почему снизу не позвонила? Дверь была открыта?
Я кивнула. Вот же дура…
— Забыл сказать, что звонок отключен. Не вышел бы, так и не постучала б, что ли?
— А чего вышел? — передернула я окостеневшими плечами, но кирпичи неловкости, страха и самый маленький гаденького чувства брезгливости, остались на плечах, не полетели вниз в лестничный пролет. — Семи пятнадцати еще нет. Или у меня часы врут?
Он усмехнулся, и все очарование развеялось. Я даже сумела выпрямиться на каблуках. Колени сжаты, уши открыты. Глазами не хлопать!
— Счастливые часов не наблюдают. Доверился чувству… Шестому. Или седьмому? — продолжал он издеваться. — Показалось, что Мария Тимофеевна дверь не закрыла. Она тебе и открыла, наверное. Заходи. Ужин стынет.
Никуда я не двинулась. Даже если бы захотела, то мокрые подошвы намертво приклеились к выложенному мелкой мозаикой полу.
— То есть ты не сомневался, что я приду? — говорила я, чувствуя, что зонтик меня все же не спас, от внутреннего дождя уж точно.
— Ну… Голодовку точно б не объявил. Я же не говорил кухарке, что это романтический ужин, так что оставил бы вторую порцию на завтра… Заходи…
Теперь он улыбнулся, но я не готова была принять приглашение. На языке крутилось еще много гадости. И если я не вылью их на него, то захлебнусь желчью!
— То есть завтра ты голодаешь?
— Мужики никогда не голодают… Простой расчет: если сегодня поужинаем вместе, то завтра сходим в ресторан. Терпеть не могу разогревать в микроволновке. Специально заказал доставку к семи. Будем есть холодное… И сомневаюсь, что в ресторане так кормят, как готовит Мария Тимофеевна. Сима, ну ты чего? — Глеб наклонил голову. Смотрел теперь исподлобья. — Я опять не то ляпнул, что ли? Я книжек не читаю, а если начну фильмы цитировать, то грубо получится… Или можно сказать по-театральному «кушать подано» без всяких там жрать?
И снова улыбка — в пол-лица или во все. Оно у него узкое и чуть плоское — и если оставлю его без ужина, он еще больше похудеет. Вчера он что-то не выглядел таким осунувшимся. Не спал ночью? Как я… Да так и поверила!
— Может, ты смотрел с Фрейндлих и Михалковым экранизацию «Идеалистки» Володина?
— Не смотрел… — покачал Глеб головой и сильнее распахнул дверь. — Нужно посмотреть сейчас на телефоне, иначе ты не войдешь. Так, что ли?
— Это короткий метр, всего двадцать минут…
— Сима, я только завтракал.
У меня тоже сосало под ложечкой, только не из-за голода. Язык молол сам собой…
— Алиса Бруновна там библиотекаршу играет, а Михалков читателя, любимого…
— Ну вот… Ее по имени-отчеству, а его по фамилии…
— У его героя фамилия Баклажанов. Героиня зовет его по фамилии…
— Фамилия съедобная. У меня тоже — Виноградов. Ты можешь уже наконец зайти? Через порог как бы неприлично разговаривать со знакомыми людьми. Хотя я не спрашиваю у тебя фамилию. Мне она не интересна. Я бы про отчество спросил — может, ты на Симу не откликаешься…
Он тоже говорил скороговоркой. Наверное, соревновался со мной во владении словесным пулеметом. Но куда же ему меня победить — я же профессионал!
— Он был простым читателем долгие годы, а потом пригласил ее в кино… На что она ответила, что это долго, а ее дома ждет дочка… Нет, — я заметила промелькнувший в его глазах страх. — Это не про меня. Я просто…
— Ты просто не хочешь заходить?
Его рука оказалась длиннее моей. Он поймал меня за локоть и втащил в квартиру. В прихожей оказалось темно — или это у меня в глазах потемнело от… Его чертового одеколона! Боже, не жрите продукты с усилителями вкуса и не пользуйтесь парфюмерией с усилителями запахов. Здоровее будете сами и окружающих на тот свет не отправите раньше времени. Или у меня просто так сильно обострилось обоняние, как и прочие чувства, в полсантиметре от мужского тела… Он меня не отпустил, так и держал за локоть. И закрыть дверь свободной рукой не подумал. Смотрел мне в глаза, и я не выдержала — заморгала. И языком замолотила еще быстрее.