– Оль, я понимаю, что все это неприятно, – Олег Максимович уже вернулся на свой скрипучий старый стул. – Но постарайся сейчас абстрагироваться. Ты мне нужна как эксперт.

– Спасибо, что не как подозреваемый, – вырывается у меня нервный смешок.

– Твое алиби мы проверили, – серьезно кивает Князев. – К тому же, моя дочь была на тех твоих выступлениях. И в баре. Ну, афтепати, или как вы это называете.

Да, после той презентации, которую мне организовал муж в культурном центре, мы действительно пошли с друзьями в бар. Никого левого там не было и быть не могло – это маленький ролевой бар, что называется, “для своих”. И в тот вечер нас там было пятеро: мы с мужем, Клык, Зураб и Птица. Нет, конечно, еще пара барменов, но из девушек точно были только я и Птица.

– Птица, Птица, – улыбается моим мыслям Князь.

Интересно, что Птицу я знаю уже лет пятнадцать – с первого курса, когда меня затянуло ролево-танцевальное сообщество. И около десяти лет знаю Олега Максимовича. Кто бы мог подумать, что она его дочь? Как ее зовут-то хоть? Кажется, Катя. Значит, Екатерина Олеговна. Все-таки ролевое сообщество чудное – можно двадцать лет знать человека, вместе бегать в занавесках по лесам, лупить друг друга текстолитовыми мечами, танцевать на балах и вечеринках и так и не узнать его настоящее имя и род занятий. Я знала что Лом – мент, а Кол – из наркоконтроля, но Птица…

– На, взгляни. – Олег Максимович открывает белую картонную папку с завязками, листает, наконец вытряхивает из мультифоры и протягивает мне три запаянных в полиэтилен чека.

Три тонкие глянцевые листочка ложатся передо мной на стол и притягивают взгляд. Нет, это не чеки. Бумага для карманного принтера – на прошлый день рождения приятельница из писательских кругов подарила мне маленький, сантиметров десять в длину, принтер для телефона и рулончик бумаги, напоминающей чековую ленту. А еще я пару раз ловила с такими листочками студентов на экзамене.

– Знаешь, что это? – Князев смотрит на меня все еще с беспокойством, но я уже взяла себя в руки: передо мной текст, который нужно прочитать и проанализировать, это успокаивает.

Я осторожно рассматриваю первый листок.

“Ты сказал, посредственная книга, не достойная внимания. Ты не прав. Это твоя жизнь посредственная. Не достойная внимания”.

Стиль рубленый, нет союзов. Парцелляция… Слишком мало слов, чтобы сказать, что-то определенное. Беру следующий.

“Тебе не понравился язык. Слишком сложный, сказал ты. Нет. Это мир слишком сложный для тебя. Прощай”.

Снова парцелляция и бессоюзие. И еще прямая речь оформлена неправильно. Но так мало текста! Беру третий листок, но и на нем три полусмазанные строчки. Все та же парцелляция, то же отсутствие союзов и короткие предложения. Отлично – три идентификационных признака из пары сотен необходимых для установления авторства у нас есть! Но этого не просто мало – этого ничтожно мало. Кроме того, тот, кто писал эти тексты, мог нарочно изменить свой стиль – на таком объеме ты можешь изменить текст до неузнаваемости, и никто не догадается. Но вот это “Мир слишком сложный для тебя”… Что-то скребется и вертится в голове, когда я читаю эту фразу. Что это? Цитата? Откуда?

– Я могу воспользоваться телефоном? Мне интернет надо, – спрашиваю у Князева и вздрагиваю от собственного по-будничному делового тона.

Проклятье! Три трупа с моими книгами в руках и загадочными записками, а я думаю о том, чтобы найти в интернете какую-то дурацкую фразу! Три мертвых невинных человека! Из-за моих книг!

Князев что-то говорит, даже смеется, но мир вдруг сжимается в острие стрелы и протыкает меня липким ужасом. Сердце подскакивает к горлу, сбивая дыхание, страх сдавливает плечи и царапает спину. Олег Максимович что-то спрашивает, трогает меня за руку, но от этого паника только усиливается. Кажется, я кричу – нет, вою и бросаюсь к батарее, сжимаюсь в углу, сино-сильно вдавливаясь спиной в трубу. Перед глазами – маленькое серое пятно с ржавчиной по контуру. Хватаюсь взглядом за эту ржавчину, изо всех сил стараюсь не отвернуться, хотя страшно до одури. Постепенно начинаю чувствовать боль на руках, потом пятно ржавчины исчезает, меня снова обхватывает за плечи кошмар, к которому нельзя поворачиваться спиной. Но развернуться и прижать спину к спасительной стене я не могу, тело словно связано, и ужас начинает рвать спину. Больно. Но не спине – плечам. Цепляюсь за эту боль и захлопываю рот. Кажется, прокусила губу. Хорошо – кусаю сильнее, держусь за боль и вспоминаю про дыхание по квадрату.