– И вы позволите? – не поверила Ора.

– Правильно расставляешь акценты, – одобрил фламик. – Спрашивать стоит у меня. Позволю, почему нет? Даже помогу. Лишнее благословение университету не помешает, а ещё одно пожертвование тем более. Или ты что, сама желаешь, своими, так сказать, силами?

– Ну почему же… – промямлила Роен, как раз это заявить и собиравшаяся.

Только вот теперь такого не скажешь, будет выглядеть глупой бравадой.

– Вот и я так думаю. – Благословлённый покрутил дольку засахаренного яблока, придирчиво рассмотрев его со всех сторон. – Значит что? Значит, все твои прихоти будут удовлетворяться по первому требованию. Заметь, пожизненно. Хочешь, становись повитухой, хочешь лекарем. А захочешь, так найми девочек и организуй передвижной бордель – никто тебе слова не скажет. На самом деле никто, даже король. Ему со мной ссориться не с руки. От тебя требуется только одно: дети и никаких любовников, пока не родишь четвёртого сына.

– К тому времени мне уже ничего не нужно будет. Кстати, это уже две вещи.

– А это уж твои трудности, дорогая. – Владыка всё-таки отложил яблоко, чем-то оно ему не угодило, видимо. – Выбор-то всё равно лишь из двух вариантов: или рыдать над своей судьбой или наслаждаться ею. Суть от этого не изменится. Теперь же, думаю, самое время познакомиться с супругом.

– С ним или с двойником? – съехидничала Ора.

Честно говоря, сейчас её лишь на ехидство и хватило, усталость вдруг навалилась такая, что захотелось сгорбиться. И шея со спиной заныли, и в виски стукнула, пробуя силы, глухая боль.

– Кто знает? – лукаво подмигнул фламик. – А вот и ты, мальчик мой. Эймар, познакомься со своей женой. Чудесная девочка, просто чудесная. Я очень доволен твоим выбором.

Роен повернулась к мужчине, поднимающемуся по ступеням беседки.

Да уж, если она и представляла будущего мужа, то точно не так.

***

Сидящие в беседке его не замечали, зато Грай их видел прекрасно, но так и было нужно. Правда, смотрел он больше на девушку, а не на Владыку, только и это было правильно – у фламика своя охрана есть, пусть у колесоносцев[2] голова о его безопасности болит, его же дело атьера Роен…

Ноэ. Атьера Ноэ, бесы всё задери!

Она сидела очень прямо, почти сведя лопатки, высоко подбородок подняв. Но, наверное сама того не замечая, бурно жестикулировала, размахивала руками, чего раньше не водилось. И нервничала слишком явно: то волосы пригладит, то запястье под перчаткой почешет, то пытается натянуть слишком короткие рукава старенькой курточки, теперь вовсе смахивающей на лохмотья.

Девушка сильно осунулась. Слишком тесная рубашка, ещё на прошлую луну едва не лопавшаяся шнуровкой на груди, теперь висела мешком и штаны тоже. Щёки запали, отчего скулы стали ещё острее, губы обветрены, лицо загорело, как у крестьянки. Но ведь ни слова не сказала, не пожаловалась ни разу. Что это: гордость без меры, самолюбие, скромность? Или покорность?

Грай усмехнулся: вот последнее вряд ли. Слабость признавать она точно не любит. Ничего не сказала ни про тот раз, когда он её спящей на галерее застал, ни когда, едва не свалившуюся с лошади, на руках нёс. Впрочем, может и вправду не помнит?

Она снова подняла руку, пригладив косу. Ладонь наткнулась на уже повядшую розу, вплетённую в волосы. Девушка попыталась на ощупь определить, что это такое, видимо, забыла  про цветок. Но снова повернулась к Владыке, опустив руку.

«Я люблю тебя». Понятно, она тогда толком даже проснуться не успела, а что боги во снах посылают, лишь они и знают, но всё же интересно, кому говорила. Или не интересно? Хотя какая разница, кем бы он там ни был, теперь никакого значения не имеет.