– Простите, но я не знаю своего места, – созналась я, считая, что лучше сказать правду, чем проситься в телегу к кухаркам. Им и без монаха тесно. Спать в обнимку с Фердом тоже так себе вариант.

Я не постеснялась достать из балахона фигурку Святой девы и от души нюхнула. Еще одна забота, о которой я не должна забывать.

– Место хрониста рядом со мной, – отрезал дюк Э. Ясное дело, он не имел ввиду общее ложе.

– Однако сегодня последняя лошадь вашей армии била меня хвостом по лицу.

– В бою и на переходе тебе лучше находиться в тылу. Там вероятность выжить выше.

– А сейчас я где должен находиться?

– Тебе отвели комнату напротив моей. Сможешь заниматься хрониками без суеты.

Я просияла.

– Да–да, у меня есть что записать, черновики сделаны, – я похлопала по ящику бюро. – Спасибо, Ваша Светлость.

– Покажи, – вдруг потребовал он и протянул руку.

– Писалось на ходу, криво… Вам не прочесть, – я занервничала, припоминая, что в черновиках называла черных рыцарей разинями, а герцога дюком или индюком Э.

– Я как–нибудь справлюсь, – заверил меня славный полководец, самостоятельно открывая бюро. Медведи не стали ждать конца моих препирательств, просто сняли с плеча лямку и положили ящик перед хозяином.

Тот взял стопку исписанной бумаги, бегло пробежался по некоторым страницам, отложил в сторону чистые – видимо я, вытаскивая очередной листок, прихватила лишнее, и с удивлением уставился на следующий.

– Однако у тебя талант, – протянул он, поднося бумагу ближе к свету.

Я даже вытянула шею, чтобы рассмотреть, что так восхитило Их Светлость. И сама от неожиданности вытаращила глаза. Это был рисунок. Но я ничего не рисовала!

– Кто это? – герцог протянул мне листок.

– Это… Это… – бумага в моих руках дрожала. Я лихорадочно соображала, что сказать. Откуда монаху ордена Света и Тьмы знать в лицо опальную принцессу Адель Корви? Да–да, на рисунке была изображена я. Я даже помню, когда стояла в такой позе – в карете, где наспех натягивала на себя чужое платье, стащив предварительно джинсы и трикотажные трусики. Оголенное плечо, длинная шея, тонкие пальцы, придерживающие сползающий лиф. На лице румянец отчаяния. Пухлые губы. Я тогда их искусала от страха. Неужели Конд рисовал меня по памяти и уже тогда видел такой красивой? О, Конд…

– Я жду.

– Это не мой рисунок. Я не умею рисовать.

– Зачем же ты его хранишь?

Я опустила голову, как нашкодивший юнец.

– В мыслях монаха тоже живут фантазии? – хмыкнул индюк Э.

– Нет! – мой голос от волнения сорвался на петушиный. Я быстро достала Святую деву и нюхнула горечи.

Но меня не услышали.

– Почему бы и нет? Она красива и притягательна, – рисунком вновь завладел герцог. Он поднял листок выше, чтобы посмотреть на просвет, и произнес: – Художник зачем–то спрятал в узоре платья буквы… Подожди, сейчас прочту…

Я готова была потерять сознание. Что еще натворил этот несносный мальчишка?!

– А. К.

«Адель Корви», – чуть не вырвалось у меня. Или Аня Кротова.

– Ты не против, я оставлю этот рисунок у себя?

– Будете фантазировать? – не удержалась я от ехидного вопроса. Хлопнула бы себя за несдержанность по губам, но не успела. Меня вновь схватили за шиворот и втолкнули в комнату напротив герцогской. Следом полетели седельная сумка и бюро с ворохом бумаг. Располагайся, Аня.

Обессиленная я сидела на жестком тюфяке. Слишком много волнений для одного дня. Завтрак наперегонки, долгая дорога, жуткий увох и вот теперь этот рисунок, который герцог зачем–то оставил себе. За окном царила непроглядная ночь, огонь свечи трепыхался под воздействием сквозняка.