Оглядевшись по сторонам, к превеликому сожалению осознаю, что отправить кого-то еще к мужчине не получится. Я осталась одна. Орхан требует меня.

Он здесь на особом положении. Я не имею права ему отказать. Напряженно подхожу к его столу.

Что он предпримет теперь? Вновь прольет кофе или скинет с тарелки стейк? В таком случае я буду вынуждена пасть к ногам Орхана, чтобы все убрать.

Байрамов ведет себя расслабленно, откинувшись на удобную спинку.

— Что-то стряслось? — я стараюсь держаться официально, улыбаюсь даже, но неискренне.

— Садись, — он неожиданно указывает на второе кресло.

Удивившись, приподнимаю брови и невольно задираю голову к потолку, где висят камеры наблюдения.

— Не могу…

— Почему? — ему очень интересно.

— Я на работе. Нам нельзя сидеть с гостями.

— От твоих слов так и повеяло крепостным правом. Еще скажи, вас в теплые уборные не пускают.

Он пытается иронизировать, но сам не догадывается, что считывает суть отношения к нам нашего директора — летом младший персонал посещает только уличные туалеты, те, что с дырками в земле. Сейчас они заметены сугробами на задворках комплекса.

— Я серьезно, Орхан.

В этот момент у меня за спиной раздается стеклянный звон.

Обернувшись, вижу, что женщина из третьего домика в порыве безудержного танца уронила бокал. Он разбился о твердое покрытие пола, а острые осколки разлетелись в стороны.

Дернувшись, спешу убрать, однако Байрамов, быстро среагировав, обхватывает мое запястье и задерживает.

— Косорукая дама подождет, — настаивает он. — Сядь.

— Ради тебя может и весь мир подождать, а мне за это надают по шапке.

Выразительно взглянув потемневшими глазами, Орхан усиливает захват и вынуждает меня приземлиться рядом.

— Нам нужно поговорить, Усольцева, — процедив, мрачнеет. — То есть Толгатова.

Когда Орхан поцеловал меня, я ответила ему пощечиной, но теперь его слова жжением отпечатываются на моем лице.

Отпустив мою руку, Байрамов кончиками пальцев подталкивает мне вторую кружку, и я к изумлению обнаруживаю в ней латте с двойной порцией сливок. Мой любимый.

Наверное, Лена подсказала. Хотя откуда официантке знать, что напиток предназначался для меня? Я не заметила в той паре фраз, которыми успели перекинуться Байрамов и Лена, какого-то заговора, в котом бы фигурировали мои вкусовые предпочтения.

В пересушенном рту возникает острое желание глотнуть латте. Не устояв перед манящим ароматом, отхлебываю немножко.

— О чем нам говорить?

Сначала Орхан демонстративно бросает взгляд на наручные часы.

— За полночь, Марика. А теперь посмотри на эти разнузданные рожи вокруг нас.

— Ну-у… то, что ты оскорбляешь людей, для меня не открытие, — навалившись на стол, подпираю ладошками щеки, пытаясь скрыть румянец от Орхана.

Байрамов хмурится.

— Я не хотел, но чудом уговорил себя выйти из дома. И что я увидел? Твоя дочь разгуливает одна в это время. Без присмотра.

— Неправда, — вздрогнув, ощущаю, как жар с лица медленно расползается по всему телу.

Такого быть не может. Малышки резвятся во дворе исключительно в дневное время. Ночью спят во флигеле, потому что с наступлением темноты в комплексе ведутся мероприятия совсем не для детских глаз.

— Я с тобой в правду-неправду играть не собираюсь. Ты не справляешься с родительскими обязанностями — факт. Будет очень неприятно, если эта информация дойдет до надзорных органов, — каждая его фраза, будто пуля, вылетает и ранит меня прямо в сердце. — А ты почему так задрожала, Марика? Испугалась? Невиновному же бояться нечего, тем более за твоими плечами стоит такая знатная родня. Неужели папашка-Артур не подсуетится ради наследниц?