— Мой проект. Я архитектор. И меня сегодня уволили. Нужно срочно доделать, тогда будет шанс на реабилитацию. Надеюсь, ты не запрешь меня в клетке в подвале и у меня будет время его доработать...

Приподнял брови. Явно не верит.

— Обыскать, — бросил короткое слово, кивком указав на тубус одному из охранников, сидящему рядом.

Безропотно отдала. И чехол, и рюкзак. Под юбку мне не полезут, надеюсь? Или решат, что особо опасные преступницы, похищающие детей, прячут пушку в трусах?

9. 8

Вещи вернули, перевернув все вверх дном. Забрали только мобильник.

— Чисто, — кротко отозвался охранник. Роберт удовлетворенно кивнул.

— Послушай, ты был прав насчет коллекторов. Я действительно задолжала. Но не по своей вине… И это совершенно никак не связано с тем, что Пуговка оказалась в моей квартире сегодня… Я как раз шла в офис компании, чтоб отдать долг, но…

Он резко вскинул вверх руку, жестом приказывая мне замолчать.

Темные глаза недобро блеснули. На ярких губах, обрамленных щетиной, скользнула полуулыбка. Страшная и сухая.

— Ты прокололась…

Я заморгала.

— Что…? Ты о чем…?

— Как ты назвала мою дочь?

Почему-то именно в этот момент мои ладошки начали сильно потеть.

— П-п… Пуговка?

Грозно мне усмехнулся.

— Я не понимаю… — с горечью произнесла. Осунулась. Уткнулась взглядом в резиновые коврики под ногами.

Казалось, что бы я ни сказала – все сыграет против меня. Может, не так уж и глуп тот закон, где говорится, что каждый имеет право хранить молчание? Сейчас я тоже понимаю, что лучше закрыть рот на засов. Лучше вообще не говорить ничего. Ждать, пока во всем без меня разберутся.

— Не думал, что вы раскопаете даже это… — задумчиво произнес. Будто и не со мной разговаривал. А сам с собой.

— Ничего мы не раскапывали. Нет вообще никаких «мы». Я не знаю, кто похитил ребенка.

— А ее прозвище тебе во сне приснилось? – со злым сарказмом переспросил.

Я уронила голову на руки. На тело вдруг навалилась усталость.

— Она сама мне сказала.

В салоне авто повисло молчание. И мне пришлось вновь посмотреть на него.

Что? Почему он выглядит таким пораженным? Что я опять сказала не так?

— Моя дочь? Сказала тебе свое прозвище? — уточнил странным тоном.

— Ну… да… — я нахмурилась. Ну не с потолка же я это взяла!

Рассмеялся. Беззвучно и не отрывая от меня глаз, которые оставались сердитыми.

— Послушай меня, — он немного нагнулся и наши лица стали слишком близко друг к другу. Я вжалась в спинку сиденья. — Моя дочь не произносила ни слова за всю свою жизнь. А ей скоро три года уже… Так что прекрати вешать мне лапшу на уши. Иначе, я сделаю так, что и ты больше ни слова ни скажешь.

Я сдержанно закивала, распахивая глаза. Якобы соглашаясь. А когда Роберт немного расслабился, попробовала вновь вступить в диалог.

— Ты… имеешь в виду, что она еще не научилась, да? Говорить?

— Я имею в виду, что у Алисы есть особенность. Невротическое расстройство. Она перестала пытаться говорить даже звуки. Теперь только кричит иногда, когда плачет. — голос безжизненный и сухой, будто Роберт сейчас произносит что-то обыденное, повседневное. Хотя в глубине его глаз плещется боль. — Но ты, предполагаю, и так это знаешь. Так что прекрати пытаться меня одурить.

Отворачивается. А я с жаром перевариваю эти слова.

Трясу головой, отказываясь верить в услышанное.

— Нет, — спешу его переубедить. Доказать! Ведь девочка говорила! Сказала мне свое прозвище! Сказала! — Нет! Ты ошибаешься! Я клянусь! Она сама мне сказала!

Мои заверения не производят на него впечатления. Лишь грозно скользит по мне взглядом в ответ, приказывая вести себя тише. Ему абсолютно плевать на то, что я говорю. Он мне не верит.