делают то же самое. Некоторые из тех парней в военных палатах сходят с ума от безделья, их так и тянет начистить кому-нибудь морду. На вашем месте я была бы поосторожнее.

Развернувшись на каблуках, совершенно точно не соответствующих уставу, Розамунда продефилировала через больничный двор в такой манере, что несколько выздоравливающих солдат, вышедших подышать на крыльцо первой военной палаты, чрезвычайно оживились. Даже доктору Хьюзу пришлось признать, что этот выговор от мисс Фаркуарсон весьма забавен, особенно с учетом того, как она произнесла слово «помми»: после нескольких лет, проведенных в Лондоне, она решительно нарочито округляла гласные, стараясь избавиться от новозеландского акцента. Более того, приходилось признать, что в ее словах есть рациональное зерно.

Люк принял это к сведению, взял себя в руки и, осознавая, что он теперь главный врач в Маунт-Сигер, отдался работе с упоением, которое чрезвычайно понравилось главной сестре, а сестре Камфот – еще сильнее.

Хотя Сара и не ожидала, что в воюющей Новой Зеландии их отношения будут такими же, как в довоенном Лондоне, она надеялась, что они с Люком продолжат с того места, на котором остановились в письмах. Вспоминая прошлое, она с трудом могла представить их прежнюю беззаботность – несмотря на постоянный стресс Люка из-за учебы. Теперь она иногда задумывалась: не были ли они намеренно слепы, старательно игнорируя растущую напряженность на континенте. Смерть сестры, всепоглощающее горе матери, ужасные новости, которые приходили ежедневно, сломленные солдаты, с которыми она общалась на работе, – молодые люди, крайне редко снимающие маску бравады, – все это больше не позволяло Саре игнорировать очевидное: Люк изменился. Он что-то скрывает от нее, и это вбивает между ними клин.


В приемной хирургического отделения, где его устроили на ночь, мистер Глоссоп озабоченно ерзал на раскладушке – слишком нагретой и слишком неудобной, чтобы уснуть. Да, он видел, как главная сестра, эта в высшей степени благоразумная женщина, положила ключ к себе в карман. Он доверяет этой достойной даме. Но чего стоят подобные меры безопасности в таких ветхих зданиях, как эти: крыши из гофрированного железа дребезжат на ветру, санитарки привычно расставляют ведра, готовясь к надвигающейся буре. В общем, он оставил чертову прорву наличных в сейфе, в надежность которого не верил. По крайней мере, верил недостаточно, чтобы выбросить это из головы. И явно не сможет выбросить до самого утра, ворочаясь без сна на этой раскаленной койке. Он знал, что здесь, в Маунт-Сигер, есть несколько отдельных палат – его двоюродная бабка потребовала себе такую несколько лет назад. Она лежала здесь с какими-то женскими проблемами и подняла адский шум из-за того, что оказалась в одной палате с пожилой женщиной-маори. Бабка вела себя как варвар, вынося мозг и сестрам, и докторам. Но тут молниеносно появилась главная сестра, протараторила свои распоряжения – и что бы вы думали? Отдельную палату выделили почтенной аборигенке, а вовсе не его бабке. После этого старая карга заткнулась и вела себя пристойно. Тем не менее можно было бы рассчитывать, что ему предоставят на ночь отдельную палату. Не то чтобы он один из буйных пациентов-солдат, но просто немного по-свински оставлять его на раскладушке в убогой приемной. И черт побери, здесь слишком жарко! Проклятые жестяные крыши, не годятся ни для людей, ни для скота.


Мистер Глоссоп помнил совершенно правильно. В Маунт-Сигер имелись отдельные боксы – по одному в каждой общей палате, сразу у входа. Чтобы предоставить старому мистеру Брауну необходимое уединение, главная сестра перевела умирающего в отдельный бокс третьей гражданской палаты две недели назад. Теперь она стояла за дверью этого бокса, тихо и торопливо переговариваясь с отцом О’Салливаном. Молодой Сидни Браун последние пятнадцать минут провел внутри, закрывшись наедине с дедом. Главная медсестра уже собиралась постучать в дверь, когда та открылась, и показался Сидни с пепельно-серым лицом.