Эля встала у зеркала и надела повязку так, чтобы кружева расположились ровно, прикрывая глазницу. Каштан Эля спрятала в карман.

– Тебе не кажется, что я похожа на скандинавскую воительницу?

– Ты похожа на Матильду. – Лампас вздохнул, откинул верблюжье одеяло и нащупал босыми ногами мохнатые тапочки. – Как насчёт кофе? Ба проснулась?

– Уже половина девятого. У бабушки йога. Матильда, кажется, просыпается с петухами, хоть их и не слышно в округе.

– Они у меня на будильнике. Обожаю просыпаться под их кукареканье. – В дверях появилась Матильда. – Это моё деревенское детство. Нас в семье было трое детей, и мы…

Матильда погрузилась в воспоминания. Она размахивала руками, сморкалась в носовой платок с вышивкой «Мотя» и смахивала накатившую слезу. Лампас морщился, но терпел. На словах «Когда мы приходили в курятник за яйцами…» он прошмыгнул в дверной проём и отправился на кухню.

Эле, наоборот, было интересно послушать про кур: кажется, она их даже никогда вживую не видела. Матильда пообещала свозить внучку в посёлок, где местные жители ещё держали скот. В Матильдином же подворье давно никого не было, кроме изредка мелькающих перед окнами чаек.

От кур Матильда неожиданно перешла к сказкам. Она достала видавшую виды книгу в бордовой обложке из потрескавшейся кожи и принялась читать вслух. Эля даже не пыталась возразить. Ей нравилось, вообще-то, когда ей читали. Сама же она терпеть не могла длинные предложения и книжки без картинок. А в книге у Матильды говорилось о каких-то таинственных существах…

– Их называют унокулусы. Они вроде люди, только вовсе не люди.

– Как это? – не поняла Эля.

– Ну, их мир гораздо глубже и объёмнее, чем наш… – пространно пояснила Матильда и зачитала с выражением: – «…И всё начнётся, когда кто-то начнёт!»

Эля вздрогнула. Где-то она уже слышала эту фразу. Вернее, когда-то… Точно! В детстве! Вот она, совсем малышка, лежит в коричневой коляске под большим опадающим каштаном, а сверху на неё смотрит кто-то пристально и…

Лампас сидел в столовой – нога на ногу – и смотрел в окно на океан. Постепенно тот начал исчезать – надвигался туман. Да такой, что Котовскому показалось, будто в одну секунду кто-то замазал серой краской большие окна зáмка.

– Очень вовремя! – пробурчал Лампас. – Эльчонок, погода совсем портится. Нам пора возвращаться. Иначе мы здесь застрянем.

– Ну пап…

– Тебе нужно в школу. А в конторе без меня уже с ума сходят. Наверное…

Эля спорить не стала. Да и Матильда тоже. Она лишь красноречиво посмотрела на заменяющий правый глаз сына каштан. Но Лампас отвернулся, пробубнив невразумительно, что так будет лучше.

Дождь усилился. Ветер наверняка бы вывернул зонты в обратную сторону, но Котовские были в прорезиненных дождевиках.

– Может, стоило переждать непогоду? – Эля затянула верёвочки на капюшоне и с жалостью взглянула на мокрого Варфа.

– Это разве непогода?! – Лампас согнулся ниже к земле. – Всего лишь дождь и порывистый ветер… Что это у тебя? – Отец только сейчас заметил яркий пакет брендового магазина, который к груди прижимала Эля.

– Курабье. Бабушка в дорогу дала. – Девочка вынула из пакета одно печенье. – Куфное, мефду пвочим… Да, Вафф? Ой-ой-ой! – С этим возгласом она чуть не сорвалась вниз, но вовремя ухватилась за ветку боярышника, так кстати выросшего у дороги.

Впрочем, дорогой то, по чему они сейчас шли, назвать было нельзя. Трясина. Вот, пожалуй, во что она превратилась из-за дождей. Бескрайняя хлюпающая трясина с обрывами на каждом повороте.

Котовские шли медленно, то и дело вытягивая ноги из чавкающей жижи. Истошные крики чаек добавляли происходящему драматизма. Всё больше сгущался туман, ложась им на плечи. Вскоре Лампас совсем перестал разбирать дорогу. Он обернулся посмотреть, где Эля, и в этот момент она, вскрикнув, споткнулась. Курабье разлетелось из пакета, плюхнувшись прямо в грязь.