– Я уже думала, не дождусь! – Голова Матильды повернулась к гостям.

– Ба! Ты жива! – Эля скинула дождевик и размотала любимый полосатый шарф. – А мы кутью принесли. Папа сказал, так принято.

Эля достала из рюкзака контейнер и протянула Матильде.

– Спасибо. С самого утра ничего не ела. Подай ложку. – Бабушка приподнялась в гробу. – О, она с цукатами!

Лампас и Эля терпеливо сидели на диване и ждали, пока Матильда наестся. Варф устроился в ногах, положив голову на лапы.

– Эльчонок, ну ты и вымахала! – Матильда ловко вылезла из гроба и раскрыла наконец внучке объятия. – Красавица! Ты что, отрезала свои шикарные волосы? – Бабушка погладила её по голове.

– Ещё прошлым летом. Папа так и не научился заплетать косы. А короткая стрижка… Это модно.

Матильда смерила Лампаса осуждающим взглядом.

– Она сама захотела. Эля, скажи ей!

Матильда понимающе кивнула, глядя на правую глазницу, которую Эля теперь прятала за длинной чёлкой.

Девочка принялась расхаживать по комнате и всё-всё в ней разглядывать. Старинные портреты на стенах, бархатная скатерть с бахромой, серебряные канделябры. Как давно она здесь не была! Эля вышла в зимний сад, который зеленел и цвёл круглый год.

– Как он вырос! – Девочка подошла к кадке с мандариновым деревом.

– На прошлое Рождество я сорвала целых четыре мандарина. Если бы кое-кто чаще баловал бабушку визитами… – Матильда стояла, прислонившись к двери. – Ах да! Я же хотела… – Она полезла в стол и вытащила из выдвижного ящика тканевый мешочек. – Здесь косточки. Я не выбросила. – Бабушка вдруг тяжело задышала и бесшумно опустилась в старое кресло, из которого торчал поролон.

– Ба, ты в порядке? Накапать лекарство? – Эля заметила открытый флакон с каплями на тумбочке. От него пахло ментолом.

– Не надо, – махнула сухой ладонью Матильда. – Лучше расскажи мне что-нибудь.

Эля устроилась на полу и больше часа не замолкала, всё говорила и говорила: о школе, о химии, о вредном однокласснике… – Он меня жутко бесит. Пишет баллончиком неприличные слова на стенах. У него дурацкие широкие штаны и такие голубые глаза, будто в его голове дырки и через них видно небо…

– Он тебе нравится…

– Вот ещё! – фыркнула Эля. Несколько минут она молчала, а затем положила руку на худую ручонку Матильды. Кожа у неё была тонкой, как пергамент, но кольцо с изумрудом всё равно смотрелось величественно. – Знаешь, ба… Я иногда думаю про маму…

– Ну, мне кажется, может, ты с ней когда-нибудь и встретишься. Если повезёт.

– Думаешь?

– Может быть.

– А как я её узнаю? – уточнила Эля.

– Хм. Она, конечно, будет притворяться, отнекиваться и ни за что не сознается в том, что… – Бабушка осеклась.

– В чём?

– А?

– Ты сказала, она ни за что не сознается в том, что… – напомнила Эля.

Но бабушка так и не договорила. Она вдруг закрыла глаза и захрапела, как старый морской волк.

– Папа, смотри, что я придумала!

По скрипучей лестнице Эля вбежала наверх и распахнула дверь в комнату для гостей.

Там, на огромной кровати, сидел сонный Лампас. Он полночи не мог уснуть: всё пытался отправить файл, который срочно понадобился в конторе. Да ещё эти канделябры отбрасывали пугающие тени… Котовский потёр глаз и уставился на экран смартфона. Кругляшок крутился довольно медленно, показывая загрузку на тридцать семь процентов.

«Если дело так и дальше пойдёт, придётся вернуться раньше…»

– Папа, ты меня вообще слышишь?! Посмотри! Бабушка разрешила мне вырезать полоску из её кружевной блузки. Той, что она берегла для похорон… Я отрезала немного от рукава, и получилась отличная повязка на глаз.