– Вы что же, до сих пор читаете детские книжки? – недоумённо поинтересовался Плечов.
– Так… Просматриваю. Иногда. В силу служебной необходимости. Чтобы товарищи писатели разной антисоветской ерунды не наморозили!
– Понял.
– Тебя куда везти? – наконец сменил тон Лаврентий Второй. С презрительно-повелительного на простовато-добродушный.
– В какой-нибудь хороший отель. Надеюсь, теперь-то в столице советской Белоруссии таковых найдётся немало?
– Зачем тебе гостиница, дорогой? У тебя есть своя жилплощадь.
– Её никому не передали?
– Нет. Правда, одно время в квартире жил твой коллега – какой-то гуманитарий из БГУ, но… В общем, можешь не беспокоиться. Вот, держи ключи, там новый замок.
2
Ярослав Иванович вытащил из-под стола запылившуюся деревянную табуретку, протёр её влажной тряпкой и, присев за кухонным столом, уставился в наполовину открытое окно.
«Чёрт… Как быстро летит время! Шурику уже четвёртый годок пошёл. И Андрюшке – три месяца. Вот, кажется, только вчера мы все (я, Цанава и Фролушкин) наслаждались в этой комнате великолепным французским коньяком.
Но…
Не успел мизерный кусочек земной тверди с населяющими его букашками совершить с сумасшедшей скоростью несколько оборотов вокруг одного из небесных светил, являющегося, по сути, обычной электрической лампочкой не самых выдающихся размеров и не самой большой мощности в масштабах нашей Вселенной, а уже столько всего случилось, столько произошло!
Доброго, светлого.
Но чаще всё же ошибочного, лихого, неправедного.
Первый из двух тогдашних сотрапезников, малообразованный и наглый, с каждым днём всё выше и выше забирается по служебной лестнице, до сих пор жрёт, пьёт, гуляет, а второй – умный, искренний, честный, предельно чистый душой – лежит в шкатулке… Точнее не он, а то, что после него осталось.
Боже правый, если ты есть, конечно (а я в это верю!), обрати, наконец, внимание на вопиющую несправедливость, царящую в твоих владеньях!»
3
Прошло несколько дней, в течение которых Плечов практически не покидал свою уютную квартирку (если не считать утренние прогулки и нерегулярные походы в ближайший «Гастроном» – за хлебушком, колбаской и лучшей в мире белорусской молочкой).
Без дела он не сидел – писал статью для английского философского журнала, которую обещал сдать до 1 июля.
Цейтнот!
Но вот однажды…
Ровно в семь часов утра кто-то стал настойчиво барабанить в его дверь.
Яра лишь повернулся на другой бок и натянул на голову одеяло – просыпаться не хотелось категорически!
Но тут в ушную перепонку ударил громкий возглас:
– Хватит бездельничать! Вставай!
Личность владельца этого немного визгливого голоса он смог бы безошибочно установить с первой попытки и в любых других, намного более сложных, чем нынешние, условиях.
Цанава!
– Иду! – агент резво вскочил с кровати и, накинув на себя предусмотрительно привезённый из Москвы халат, поплёлся в коридор.
Провернул два раза в скважине ключ, толкнул вперёд дверь – и не заметил, как очутился в крепких объятиях Лаврентия Второго.
– Доброе утро, дорогой! – нежно похлопывая по широкой спине заспанного хозяина квартиры, пробасил непрошеный гость.
– Здравия желаю, товарищ комиссар…
– Как спалось?
– Вашими молитвами.
– Надеюсь, ты достойно оценишь внимание, которым я тебя окружил?
– В каком смысле?
– Лично встретил, лично разбудил, а мог бы просто послать посыльного. Например, адъютанта своего – Жигачёва. Или ещё кого.
– Спасибо. Признавайтесь, чем вызвана такая невероятная заботливость по отношению к моей малозначимой, абсолютно скромной персоне?
– А то ты не знаешь?