– Вам моя сигара не мешает, мисс Морли? – спросил молодой человек, вынимая сигару изо рта.

– Нет, вовсе нет. Пожалуйста, продолжайте курить. Я вышла всего на несколько минут, только чтобы взглянуть на закат. Какой чудесный вечер!

– О да, чудесный, – отозвался Джордж Толбойз, и в его тоне тут же прозвучало знакомое нетерпение. – Чудесный, но какой долгий! Боже, какой долгий!

– Да, – согласилась мисс Морли и вздохнула: – А вы хотели бы, чтобы время бежало быстрее?

– Еще как хотел бы! А вы разве – нет?

– Я, пожалуй, нет.

– Но неужели у вас в Англии нет никого, кто бы любил вас? Неужели никто из тех, кого любите вы, не ждет вашего приезда?

– Хотела бы надеяться на это, – печально ответила мисс Морли.

Некоторое время они молчали. Джордж курил, торопливо стряхивая пепел, и казалось, будто он и впрямь был убежден, что внутреннее беспокойство, не оставлявшее его ни на минуту, может увеличить скорость судна. Мисс Морли глядела вдаль покрасневшими глазами, натруженными чтением книг с мелким шрифтом и вышиванием, глазами, покрасневшими от слез, втайне пролитых в одинокой ночи.

– Взгляните-ка, – нарушил молчание Джордж Толбойз, – нарождается новый месяц.

Она взглянула на бледный лунный серп, и лицо ее в эту минуту было почти таким же тусклым и бесцветным.

– А ведь мы впервые замечаем его. Жаль! – сказал Джордж.

– Стоит ли об этом жалеть?

– Да, мне жаль, что мы идем так медленно, – отозвался Джордж, и это объяснение невпопад лишний раз показало, в каком он теперь состоянии.

– А мне жаль нас – жаль при мысли о том, какое, быть может, разочарование поджидает нас в конце пути.

– Разочарование?

– Чувства того, к кому я еду, могут измениться. А если нет… Увидев мое бедное поблекшее лицо… Вы же понимаете… А что, если он меня давно разлюбил и ждет меня только ради денег, что я скопила за пятнадцать лет работы? Пятнадцать лет, мистер Толбойз, когда я уезжала в Сидней, меня считали такой хорошенькой… Может быть, его давно уже нет в живых. А может быть, жив, но за несколько дней до нашего прибытия его свалит лихорадка и он умрет за час до того, как наше судно бросит якорь на Мерсее[21]. Вот о чем я думаю, мистер Толбойз, по двадцать раз на́ день… По двадцать раз на́ день! – повторила она.

Джордж Толбойз слушал ее, держа сигару в руке, слушал, застыв на месте, слушал с таким вниманием, что позволил себе расслабиться только тогда, когда мисс Морли произнесла последние слова. Сигара тут же полетела за борт.

– Сама себе удивляюсь, – продолжала мисс Морли, – удивляюсь тому, как была полна надежд, когда судно только-только покинуло порт. Тогда у меня и мыслей не было о разочаровании. Я представляла себе будущую встречу, я слышала каждое его слово, каждую малейшую интонацию, у меня стоял перед глазами каждый будущий взгляд… Но час за часом и день за днем блекли мои надежды, и сейчас конец путешествия страшит меня так, словно я еду в Англию, чтобы успеть к похоронам.

Молодой человек вздрогнул и тревожно взглянул на мисс Морли.

– Господи, какой я глупый! – с досадой воскликнул он, ударив кулаком по фальшборту. – И зачем вы меня пугаете? Зачем будоражите мои чувства теперь, когда я еду к женщине, которую люблю, к той, от которой не жду измены, потому что душа ее чиста, как свет небесный? Зачем вы пришли, зачем забиваете мне голову мрачными фантазиями, когда я возвращаюсь домой – к моей дорогой жене?

– Ваша жена – совсем иное дело. Если она у вас такая, бояться вам нечего. А я еду в Англию, чтобы соединиться с человеком, с которым была помолвлена пятнадцать лет назад. В ту пору он был слишком беден, чтобы содержать семью. Когда мне представилась возможность получить место гувернантки в богатой австралийской семье, я уговорила его, чтобы он позволил мне уехать. Не связанный узами брака, он оставался на родине, чтобы проторить свою дорогу в жизни, а я хотела скопить немного денег, которые могли бы поддержать нас, когда мы начнем жить вместе. Я не собиралась оставаться в Австралии надолго, но здесь, в Англии, дела у моего жениха пошли неважно, так что… Вот вам и вся моя история. Теперь вам должны стать понятны мои страхи. Влиять на вас они никак не должны. Мой случай – исключение.